Сердце зимы

Во всяком случае, никто из шончан не обратил внимания на троих мужчин и мальчика, медленно шагавших в город вдоль колонны телег и фургонов. Впрочем, медленно шли мужчины. Олвер же передвигался вприпрыжку. Скорость диктовала им больная нога Мэта, хотя он и старался не показывать остальным, что идет, опираясь на посох. Обычно игральные кости возвещали о событиях, из которых он выскакивал живым лишь чудом, о сражениях, например, о падающем на голову доме. О Тайлин. Он страшился того, что случится, когда кости наконец остановятся.

Почти все покидавшие город фургоны и телеги сопровождали шончан: они либо правили, либо шли рядом, одетые много проще верховых, и ничего необычного в их виде не было, но те, кто ждал своей очереди войти в город, вероятнее всего, принадлежали к жителям Эбу Дар или окрестных городков и деревень: мужчины в длинных жилетах, женщины в юбках, подшитых сбоку так, что виднелись ноги в чулках или цветные нижние юбки. В их телеги и фургоны были впряжены волы. В колонне выделялись чужеземцы – купцы с маленькими караванами запряженных лошадьми фургонов. На юге зимой торговля шла оживленнее, чем на севере, где купцам приходилось бороться с заваленными снегом дорогами, и некоторые из торговых людей явились сюда издалека. Возглавлявшая караван из четырех фургонов коренастая доманийка с красивой темной мушкой на медного цвета щеке куталась в плащ с цветочным узором и зло глядела на елейного вида мужчину, стоявшего в очереди впереди нее на пять фургонов. Он сидел рядом с возчиком, и под его тарабонской вуалью виднелись длинные густые усы. Вне всяких сомнений, конкурент. Худая кандорка, с крупной жемчужиной в левом ухе и с серебряными цепочками на груди, спокойно сидела в седле, положив руку в перчатке на переднюю луку. Лошади ее упряжек, стоит купчихе оказаться в городе, тоже не минуют своей участи. У местных забирали одну лошадь из пяти, а у чужеземцев, чтобы не подрывать торговлю, – одну из десяти. Правда, за лошадей заплатят и по нынешним временам дадут довольно хорошую цену, но все-таки совсем не ту, за которую их можно продать на рынке при столь высоком спросе. Мэт всегда обращал внимание на лошадей, хотя бы и машинально. Толстый кайриэнец в куртке такого же унылого цвета, что и у его возчиков, громко сетовал на задержку; гнедая кобыла нервно плясала под всадником. Очень хорошие стати у этой кобылы. Скорее всего, достанется она какому-нибудь офицеру. Интересно, что же случится, когда игральные кости остановятся?

У широких городских ворот была выставлена особая стража, хотя, вероятно, только шончан воспринимали ее как таковую. В людском потоке ходили туда-сюда сул’дам в синих платьях со вставками с изображениями молний, водя за собой на серебристых поводках-ай’дам облаченных в серое дамани. Одной-единственной такой пары хватило бы, чтобы справиться с любым нарушением заведенного порядка, не считая разве что атаки крупными силами. Впрочем, возможно, они способны были отразить и нападение неприятеля. Однако цель у них была совсем иная. В первые дни после падения Эбу Дар, когда Мэт был еще прикован к кровати, сул’дам прочесали город, выискивая женщин, которых называли марат’дамани, и теперь стояли на страже, дабы не пропустить их за городские стены. На случай, если таковая женщина обнаружится, у каждой сул’дам на плече висел еще один свернутый серебристый повод. Подобные пары патрулировали и у причалов в порту, встречая все приплывавшие корабли и лодки.

Возле ворот находился длинный помост, и на пиках, на высоте двадцати шагов над землей, торчали обмазанные смолой, но еще узнаваемые головы дюжины мужчин и двух женщин, оказавшихся не в ладах с шончанским правосудием. Символ этого правосудия висел над головами казненных: палаческий топор с косым лезвием, рукоять топора обвивал белый шнур с причудливо завязанным узлом. Прикрепленные под каждой головой таблички гласили, какое преступление привело к такому исходу: убийство или изнасилование, вооруженное ограбление, нападение на кого-то из Высокородных. За менее тяжкие нарушения закона полагались штрафы, наказание плетьми или обращение в да’ковале. В своих приговорах шончан были беспристрастны. Ни одного из Высокородных на помосте не было – те из них, кто заслуживал казни, были бы отправлены обратно в Шончан или задушены белым шнуром, – но три головы некогда сидели на шончанских плечах, ибо тяжесть шончанского правосудия равно обрушивалась на людей разного происхождения. Две таблички с крупно выписанным словом «Мятеж» висели под головами женщины, которая была Госпожой Кораблей Ата’ан Миэйр, и мужчины – ее Господина Клинков.