Сердце зимы

Ранд глядел в кубок, мгновения тянулись как часы, и наконец он поставил кубок на поднос.

– Хорошо, – негромко промолвил он. – Не могу сказать, что не хочу этого – потому что хочу. Да испепелит меня Свет за это! Но подумайте о цене. Подумайте о цене, которую заплатите вы.

Илэйн незачем было думать о цене. Она знала ее с самого начала, не раз обсуждала это с Авиендой, чтобы убедиться, что и та все понимает. Она объяснила и Мин. Старая пословица гласит – бери что хочешь, но будь готов платить. Никому из них троих не надо думать о цене; они знают ее и готовы платить. И времени терять не стоит. Даже сейчас она не должна позволить ему решить, что цена чересчур высока. Как будто это ему решать!

Открыв себя саидар, Илэйн соединилась с Авиендой, обменявшись с нею улыбками. Углубившееся осознание друг друга, более интимное слияние чувств и физических ощущений всегда было удовольствием для нее и ее первой сестры. И во многом походило на то, что они вскоре разделят и с Рандом. Илэйн работала с плетением тщательно, выверяя его и изучая под каждым углом. Огромной подмогой стало то, что она узнала об айильских плетениях во время церемонии породнения с Авиендой. Тогда-то впервые ей и пришла в голову эта идея.

Осторожно Илэйн вплела Дух, поток из сотни нитей, каждая нить расположена определенным образом, и возложила плетение на сидевшую на полу Авиенду, а потом то же самое проделала с Мин, расположившуюся на краешке стола. В каком-то роде эти плетения не были двумя отдельными плетениями. Они светились в точном подобии, и казалось, глядя на одно, она видит и другое. Это были не те плетения, которые использовались при ритуале породнения, но в них были применены те же принципы. Главное – они включали других девушек в себя: то, что случалось с одной из тех, кто был объединен этим плетением, случалось и со всеми. Едва только плетения оказались на местах, Илэйн сразу передала Авиенде главенство в созданном ими круге из двух. Уже готовые плетения остались, и Авиенда немедленно создала идентичные плетения вокруг Илэйн, а потом вновь вокруг Мин, смешивая созданные ею с другими, пока они не стали неотличимы от плетений Илэйн, а потом вернула ей контроль. Сейчас, после многих тренировок они проделывали все с большой легкостью. Четыре плетения, или, скорее, сейчас три, казались одним и тем же плетением.

Все было готово. Авиенда являла собой непоколебимую уверенность, такую же, какую Илэйн чувствовала в Бергитте. Мин сидела, вцепившись пальцами в край столешницы, скрестив ноги в лодыжках; она не видела потоков, но ободряюще ухмыльнулась, правда, подпортила впечатление, когда облизнула губы. Илэйн глубоко вздохнула. Ее глазам предстало следующее: они трое были окружены и соединены ажурным узором Духа, рядом с которым покажется скучным и самое тонкое кружево. А теперь – только бы это плетение сработало так, как оно, по ее мнению, должно сработать.

От каждой из троих Илэйн протянула к Ранду плетения узкими нитями, сворачивая три линии в одну, складывая их в узы Стража. Получившееся плетение она возложила на Ранда так нежно, как кладут одеяло на младенца. Паутина Духа охватила его, проникла вглубь. Он даже не моргнул, но дело было сделано. Она отпустила саидар. Готово.

Он уставился на них без всякого выражения и медленно приложил пальцы к вискам.

– О Свет, Ранд, какая боль, – измученным голосом пробормотала Мин. – Никогда не думала. Даже не представляла себе. Как ты ее терпишь? Столько болит, а ты словно и не замечаешь... Будто живешь с этой болью так долго, что она стала частью тебя. Те цапли у тебя на ладонях. До сих пор чувствуется ожог. И эти твари на руках болят! И твой бок. О Свет, твой бок! Почему ты не кричишь, Ранд? Почему не плачешь?

– Он – Кар’а’карн, – со смехом сказала Авиенда, – сильный, как сама Трехкратная Земля! – На ее лице читалась гордость – о да, гордость, – но даже когда она смеялась, по ее загорелым щекам катились слезы. – Золотые жилы. О-о, золотые жилы. Ты и вправду меня любишь, Ранд.

Илэйн просто смотрела на Ранда, чувствуя его в своей голове. Боль ран, о которых он позабыл. Напряжение и недоверие; удивление. Однако его чувства оказались слишком жесткими, неподатливыми, точно наплыв отвердевшей смолы, почти окаменевший. Однако, пронзая их, пульсировали золотистые жилы, эти нити вспыхивали, когда он смотрел на Мин и на Авиенду. И на нее. Он любил ее. Он любил всех трех. И поэтому ей хотелось смеяться от радости. Кто-то может сомневаться, но она всегда будет знать о его любви к ней.

– Да ниспошлет Свет, чтобы вы знали, что сделали, – глухо промолвил Ранд. – Да ниспошлет Свет, чтобы вы... – Нарост стал чуточку тверже. Ранд понимал, что им будет больно и уже собирался с силами. – Я... Теперь мне нужно уходить. По крайней мере, теперь я буду знать, что с вами все в порядке. Не придется все время о вас волноваться. – Вдруг он ухмыльнулся; если бы улыбка коснулась глаз, он выглядел бы совсем мальчишкой. – Найнив изведется, думая, что я улизнул, не повидавшись с ней. Ну, пусть чуток поволнуется, заслужила.