Сердце зверя

– Дуня… – Вот оно и пришло – его спасение. Как долго он вымаливал безумие, в котором всегда можно быть вдвоем с любимой женой! Да только судьба отказывала ему в такой милости, оставляла память ясной, а мысли убийственно четкими. – Дунечка, наконец-то я тебя дождался.

Слезы катились по щекам, падали на грязный стол, марали разбросанные на нем бумаги, приносили облегчение. Август не плакал на похоронах жены, не мог. А теперь вот… Как хорошо-то…

– Что ты творишь, Август? – Голос Евдокии был одновременно ласковый и строгий. – Как же так?..

– Я живу, Дунечка… – Больше всего на свете ему хотелось обернуться, увидеть ее собственными глазами, но было страшно, что любое действие нарушит это такое хрупкое, такое прекрасное безумие. – Я пытаюсь жить без тебя…

– Плохо пытаешься! Или думаешь, я стану тебя любить за то, что ты ни в чем не повинное дите мучаешь?

– Это его сын, Дуня. Плоть от плоти, кровь от крови. Он такой же. Вырастет и еще хуже станет…

– Не станет, Август. А вот ты уже почти стал. Что у тебя в душе?

– Уголья. Пепелище у меня там, Дунечка. Ты ушла, и выгорела моя душа.

– Дурак… – Волос словно бы теплый ветерок коснулся. Показалось, но как приятно думать, что это Евдокия привычным жестом пригладила его редкие кудри. – Нельзя так, Август, не по-людски это: свою боль чужой болью гасить.

Не по-людски. Он и сам это понимал. Не оттого ли всякий раз занималось сердце, когда взгляд останавливался на звереныше? Или это не сердце занималось, а совесть? Не оттого ли он велел албасты мальчонку не трогать?..

– Она его пугает. Приходит по ночам и пугает маленького мальчика, которого отец-ирод силой отнял у родной матери. За это ты его наказываешь, Август? За то, что он и так несчастный, ни любви, ни ласки не видит?

А она могла быть очень жестокой, его любимая мертвая жена. Но в жестокости ее была та правда, в которой Август сам себе боялся признаться.

– Дуня. – Он зажмурился, закрыл лицо руками. – Дуня, позволь мне на тебя посмотреть, – сказал и затаился, сам испугался этакой дерзости.

– Смотри. Я ж для того к тебе и пришла, чтобы ты видел. – В ее голосе была ласка пополам с грустью. – Открой глаза, Август.

И он открыл.

Она сидела на лавке рядом с ним, так близко, что аж дух занимался от счастья.

– Это и вправду ты? – спросил он, все еще не осмеливаясь поверить в этакое чудо.

– Я. А ты кого ждал? Эту свою черноглазую подружку? – От привычных ворчливых ноток в ее голосе захотелось и плакать, и смеяться одновременно. Не придумал бы его мозг такое чудесное сумасшествие! Значит, она и в самом деле вернулась!

– Не навсегда, Август. – Евдокия с нежностью коснулась его мокрой от слез щеки, и Августу показалось, что прикосновение это он почувствовал. – Что ж поделать, что ты у меня такой бестолковый? Придется учить тебя жить без меня. Человеком жить, а не колодой бездушной.

– Но как? – Он верил и не верил одновременно. – Как ты вернулась?

– Ты знаешь как. Ты ведь заглядывал в те зеркала. Одного довольно, чтобы тот, кто не ушел окончательно, мог вернуться. На время, Август, на определенный срок. Понимаешь ты меня?

Он не понимал, он мог думать лишь о том, что будет, если он обнимет свою вернувшуюся из небытия жену. И не хотел он ничего, кроме этих призрачных объятий.

– Я же говорю, дурак, – улыбнулась Евдокия и погрозила пальцем. – Лысина вон уже, а в голове – сплошные глупости…

* * *

Как и обещал Кайсы, за убитым старателем скоро пришли. Мужики были мрачные, кряжистые, по самые глаза заросшие бородами, со сторожкими взглядами. У каждого на плече висело ружье. Разговаривать они ни с кем не стали, лишь перемолвились парой слов с Кайсы, погрузили завернутое в холстину тело на телегу и поспешили прочь.

– Что они тебе сказали? – спросил Злотников у Кайсы.

– Сказали, что мы дураки, если решили в лесу на ночь остаться. Один из них видел волка.

– И каков он? – Фон Рихтер усмехнулся, погладил инкрустированный серебром приклад дорогой винтовки. – Так ли страшен, как все думают?

– Еще страшнее. – Кайсы проверил остроту ножа. – Какой зверь может человеку голову оторвать?

– Однако же в случившемся мне видятся и плюсы. – Злотников усмехнулся. – Чует моя душенька, что Водовозов скоро от прииска своего откажется. После того, что здесь приключилось, мужики рисковать не станут.

– А вы? – Кайсы глянул на него мрачно. – Вы рисковать не боитесь?

– А чего нам бояться? С нами вон профессор. – Злотников подмигнул фон Рихтеру. – Он, говорят, знатный охотник. Да и тебе равных в Чернокаменске нет. Неужто не сдюжим?

Фон Рихтер приосанился, а Кайсы, привычно пожав плечами, занялся костром.