Не будь драгоценностей Турагиса, Карло бы захлопал в ладоши не хуже Гирени. Полновесные, не стертые вэлы радовали и сейчас, однако у маршала достало ума удивиться – Лисенок уже получил, что хотел. Резона во взятках командующему убравшегося восвояси корпуса не было ни малейшего, разве что Баата в самом деле считал Гирени сестрой, но тогда казар искал бы ей кагетского мужа, а не платил гайифскому любовнику.
– Гирени будет рада, – сдержанно сообщил маршал, вглядываясь в лицо гостя. Казарон приложил руку к сердцу.
– Казар делает то, что велят его долг и совесть. Я прошу его именем разговора.
– Хорошо, – кивнул Капрас, – конечно.
– Сперва слово казара, и оно не о сестре.
На стол легла уже знакомая шкатулка с лисой. Следовало выказать доверие, и Капрас его выказал, без страха открыв футляр. Письмо было подробным – Баата не мог не передать покровителю Гирени мнения тех, кто, годами живя в Гайифе, служил Адгемару. Расспрашивал казар и подданных империи, обретших в Кагете убежище как от морисков и мародеров, так и от излишне рьяных сторонников нового императора. Беженцы, называть их иначе Баата при всем уважении к былому величию Паоны не мог, в один голос утверждали, что мориски явились всерьез и надолго.
Памятуя, что Создатель заповедовал детям своим Милосердие, казар соглашался дать кров всем, таковой потерявшим, но отнюдь не был уверен, что гайифцы обретут на новом месте счастье.
«
Казар перечислял долго и старательно, так долго, что Капрас понял – чужаки Баату не радуют. Об истинной причине «братец» Гирени молчал, но маршал и сам догадался: дело в Хаммаиле, вернее в том, что большинство дунувших в казарию сановных дезертиров загодя спелось с местными сторонниками Каракисов. Удачно поставившему на Талиг Лисенку подобное наследство без надобности, однако резать переходящих Рцук гайифцев ему тоже не хочется.
– Его величество велел передать что-то на словах?
– О да, – казарон красноречиво оглянулся, и Капрас заверил, что их никто не слышит. Тем не менее посланец, заинтересовавшись видом на пыльную улочку, перебрался к окну. Маршал понял и присоединился.
– Саймур, – кагет кивнул на спящего у ворот пса. – Откуда?
– Саймур? – не понял настроившийся на политическую дрянь Карло. – Где?
– Собака. Чужие зовут их кагетскими овчарками, но это старая порода. Очень старая и очень злая.
– Калган не злой, может, потому, что родился у нас. – Создатель, а ведь в Кагете сейчас спокойней, чем в империи! – К нам прибился его хозяин… Мои адъютанты решили, что от пса будет польза.
– Если вас захотят убить, несомненно, только не обижайте его и особенно – его господина. Саймуры очень долго помнят зло. Они могут притвориться, что забыли, но лишь для того, чтобы избавиться от цепи. Людям такое тоже свойственно, нам меньше, вам – больше.
– Да, – подтвердил Капрас, не слишком понимая, к чему идет. – Я помню зло очень хорошо.
– Ваша память о замыслах Хаммаила на ваш счет сберегла много жизней.
– Но не жизнь казара и его семьи.
– Ваше сердце плачет?
– Неважно. Если вас занимают Каракисы, в смысле родня Антиссы, то они, как я понимаю, направляются в Алат. Хотите взглянуть на собаку вблизи?
– Не прежде, чем исполню порученное. Мой казар не нуждается в новых подданных, но он полон сострадания к ближним. Беженцы уязвимей тех, кто сохраняет кров над головой, однако мясо, вино и защита нужны всем. И тем, кого уже сорвало с места, и тем, кто продолжает цепляться за родной порог, пусть даже он тлеет.
Мы живем в тяжелые времена, но Кагета с помощью Создателя и союзников преодолела свой перевал. Нам трудно, маршал. Нам очень трудно, но казар готов делиться с голодными пищей, а с беззащитными – оружием. Пока Кипара и Мирикия под защитой Карло Капраса, Кагета окажет им помощь.
– Я… то есть корпус передислоцируется ближе к Паоне. Не сейчас, к весне, сперва нужно очистить Кипару и Мирикию от разбойников и обучить ополчение. Его величество…
– Нэ надо… – голос казарона стал более гортанным. – Нэ надо о том, кто отринул свае имя! Паонская ересь глубоко противна душе казара, столь противна, что Кагета нэ может более оставаться в лоне эсператизма. Казар Баата чтит и ожидает, он нэ желает слышать о святотатце, осквернившем веру и поставившем себя рядом с Создателем, однако зачэм говорить о змеином яйце?! Это может омрачить нашу дружбу, ухудшив тэм самым положение малых сих.