— Ерунда, — сказал Шмель, — ты знаешь о ней все, что нужно, потому что без твоей песни стало хуже.
— Вы так говорите, потому что не слышали морискилл и соловьев. Их здесь нет, но меня это не делает лучше.
— Постой, — пропыхтела, вылезая из своего укрытия, Жаба, — ты хочешь сказать, что поверила этой Вороне?
— Она говорила правду, — тихо сказала Малиновка, — я больше не должна петь.
— Глупости! — прощебетала Ласточка. — Забудь и пой! Я же пою…
— Ты — другое дело… Ты понимаешь в музыке, ты много летаешь и даже зимуешь в Кэналлоа.
— Не важно, сколько я летаю, важно, как ты поешь. Пой!
— Не могу, — прошептала Малиновка, — горло сжимается.
— Ты заболела, — забеспокоилась Ромашка, — ты все-таки заболела…
И тут на самую середину поляны выбралась старая Жаба. Не обращая ни на кого внимания, она взгромоздилась на самый большой валун и подбоченилась.
— Ква! — заявила она. — Я самая прекрасная в этом саду! Все остальные уроды, а особенно эти глупые толстые пионы! Да одного взгляда на них довольно, чтоб уразуметь, что они не розы и не хризантемы! Ква! Да откуда здесь может взяться истинная красота, кроме меня?! Смотрите же на меня! Любуйтесь, восхищайтесь, гордитесь, что я с вами… Что я явилась вам! Ква!
— Жаба заболела! — испугалась Ромашка. — А я не знаю, как такое лечить!
— Квакс! — рявкнула Жаба. — Брекекекс-коакс-коакс! Замолкни, глупое растение. Замолкни и восхитись моей красотой. Уродина! Ну кому нужны твоя желтая серединка и белые лепестки? Существо со вкусом на твоем месте увяло бы со стыда…
— Жаба, — закричала Малиновка, — уходи! Ромашка, не слушай ее… Ты такая хорошенькая. Мы все тебя любим… А Жаба… она просто завидует, она пупырчатая, бурая, вот и злится.
— Правильно, — согласилась Жаба, — я бородавчатая, пупырчатая и противная, а Ромашка хорошенькая и солнечная. И всем нам нужна именно такой. А теперь, дорогая Малиновка, пойми, что ты — это Ромашка, а я — это Ворона».
— Замечательно, — от души похвалила Арлетта. — Именно так надо нести утешением некоторым… малиновкам!
— История все еще не закончена. — Левий обмакнул перо в чернильницу и подал графине. — Сударыня, здесь не хватает последних слов, и они за вами. Или за маршалом Лионелем?
— Я бы не хотела, чтобы наши… притчи пришлось доводить до ума нашим сыновьям, — покачала головой графиня и дописала: «Малиновка поняла и запела, но не раньше, чем извинилась перед Жабой».
3
Ссориться с Приддом Арно не собирался — когда на носу баталия, не до ерунды. Странная, пришедшая в сумерках мысль и еще более странная тревога заставили искать общества однокорытника, а повод имелся. Такой же необычный, как и желание немедленно переговорить с Валентином, благо тот отправился провожать неуемного Катершванца. И проводил. До победного конца.
— Теперь фы толшны фозфрашатся и оттыхать, — объявил на весь бергерский лагерь отконвоированный к самой палатке барон. — Здорофый зон и хороший зафтрак — ознофа фоинской тоблезти. Топрой нотши. Зафтра я буту готоф оценифать фаши нафыки.
— Доброй ночи, господин барон, — учтиво попрощался с палаткой Придд и вскочил в седло.