Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

Лейтенанта тянуло в открытое море, а Юхан все светлое время жался к зубастым прибрежным скалам, порой немало рискуя. Вот и сейчас «Селезень», борясь со встречным ветром, шел в неуютной близости от рифовой гряды Дохлая Минога. Эту мерзавку, возле которой, как и у Двух Китов, каждый год кто-то да гробился, Руппи узнал даже без карт. Показаться трусом лейтенант не боялся, а объяснение получить следовало — Добряк свою посудину обожал, это Фельсенбург сообразил еще в первую встречу, значит, шкипер опасается чего-то пострашней Дохлячки.

Юхан, как и следовало ожидать, торчал на полуюте — следил за марсовыми. Руппи выждал, пока не закончится очередной маневр и утиная башка с приоткрытым клювом не нацелится в щель меж двумя бурунами. Шкипер отложил рупор и залихватски щелкнул по своей любимой фляжке — эту его манеру Руппи уже знал.

— Из такого ветра штаны не сошьешь!.. День добрый, сударь. Что-то нужно?

— Нет, спасибо. Первый раз вижу, что Дохлячку обходят не с моря. Не слишком ли рискованно? Пусть вы и знаете здешние воды, но не до последнего же камня...

— До последнего одна крабья теща знает! — «успокоил» Клюгкатер. — Только деваться некуда. Пока вы в столице, прошу прощения, развлекались, у нас тут свое веселье шло, отворотясь не отплюешься! Хорошо, адмирала вашего тут нет, а вам я уже говорил — фрошерам в Хексберг с самой весны не сидится, а по рукам им дать толком некому. Да и нечем...

Вот так война, которую не то чтобы забыл, а отодвинул, и догоняет. Талигу не до эйнрехтских интриг, у него свои заботы, хотя для того же Вальдеса одинокий купец не добыча.

— Бешеному за такими, как мы, гоняться не с руки, — снял с языка Юхан, — так другие найдутся. Этим летечком, будь оно неладно, раз уж нос из гавани высунул, ходи осторожно. С ветром и камнями я как-нибудь управлюсь, а вот с фрошерами... В море от ихних фрегатов не уйти, а сюда, если не дураки, сами не сунутся.

— Дураков у фрошеров я не видел. — Проклятье ублюдкам, натравившим кесаря на «беззащитный» Хексберг, теперь без защиты осталось собственное побережье!

— Ничего, сударь, — по-своему расценил взгляд Руппи шкипер, — как Ротфогель пройдем, поспокойней будет. Совсем уж на севере Альмейде искать нечего, а Бешеный, болтают, на Бермессера нацелился... Суд ваш еще вовсю шел, а господин адмирал уже на побережье объявились, хорошо, не у нас, а в Ротфогеле. Защиту налаживать. Как же, наладит он, ждите до возвращения Создателева...

Руппи пожал плечами и уставился на Дохлячкины буруны, пытаясь не выказать накатившей ярости. Крадущийся по камням Добряк вызвал беспокойство, имя Бермессера разбудило ненависть, кое-как притихшую в дороге.

— Только не говорите, что вам сволочь эту жалко будет, — хмыкнул шкипер. — Я-то уж точно плакать не стану.

— Нет, — зло бросил Руппи, — жаль не будет, но Бермессер должен висеть на дриксенской мачте.

— А по мне, любая сгодится, лишь бы быстрее! — не согласился Юхан и открыл флягу. — Желаете?

Отказываться было неудобно, да и выпить внезапно захотелось. За дриксенские реи и клятву «Ноордкроне».

3

Наладившаяся цвести комнатная роза Луизу доконала. Женщина аккуратно поставила преподнесенную священником желтую леечку рядом с горшком и застыла, опустив руки. Она не собиралась продавать домик и увольнять слуг, но это ничего не меняло — «вдове Карреж» приходил конец, а безжалостно вытряхнутая из найтонской норки госпожа Арамона отчаянно не хотела ко двору. Любому.

Луизу так и тянуло броситься к господину Гутенброду с рукой и если не с сердцем, то с обещанием, которое сдержишь, что бы ни сыпалось на голову. Жена пивовара, пусть четырежды уважаемого, не может болтаться в августейшем гадючнике. Она умрет своей смертью в своей постели, в доме с теми занавесками, которые ей нравятся... Свои занавески и своя смерть — вот оно, счастье! Дети с внуками уцелеют и, может, даже не скажут матери и бабке ни слова, только будут помнить, что стали бы генералами и баронессами, а получили пивоварню. Курицу в руках оценишь, лишь побарахтавшись в журавлиных трясинах, но молодость всегда хочет и всегда надеется, и она права. Госпожа Арамона не побежала к жениху, не пошла ни в церковь, ни за лавандой для сундуков. Она просто до вечера бродила по дому, а потом поцеловала особенно тихонькую Селину и отправилась в спальню. Проскользнувший вперед хозяйки Маршал вспрыгнул на кровать и принялся «месить» одеяла. Сгонять его Луиза не стала, только подумала, что будет первой дамой, прибывшей ко двору не с левреткой или морискиллой, а с беспородным котом, но бросить еще и Маршала капитанша не могла. Слишком уж многих она оставила в последний год...