Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд смерти

Ловить так ловить, причем не откладывая. Маркиза Салигана в приличное общество вернула лично Арлетта, вернее, это маркиз галантно сопроводил графиню к накрытым столам. Робер и хозяйка задерживались, зато забежавший вперед хозяин очень мило поднял бровки и кинулся представлять гостей. Мевена, Дарави и Мэнселла Арлетта знала, ардорцев и парочку второсортных баронесс встречала. Оставшиеся трое, судя по физиономиям и опустошенности облюбованного ими края стола, могли быть лишь знаменитыми матерьялистами, тем паче один, как и обещал Марсель, напоминал сразу лисицу и ящерицу, а второй был щекаст и лыс. Значит, третий — не желающий быть бароном Фальтак.

— О! — воскликнул Дарави. — Салиган, а вы смелый человек! Так запросто явиться к обеду в... столь уважаемый самим Проэмперадором дом! А ведь вас ищут.

— Уже нет, — успокоила Арлетта. — Как вы можете видеть, маркиз найден и с учетом будущих заслуг почти прощен. Кстати, он в самом деле довольно смел, хоть и не той смелостью, которую я привыкла видеть рядом.

— Я предчувствовал! — провозгласил барон. — Я предчувствовал нечто подобное еще с утра и приказал приготовить осенний гальтарский соус! Желтки перепелиных яиц, белая горчица, оливковое масло, бальзамический уксус... Осень — пора возвращений и бесед с друзьями за достойным столом, но почему бы нам не заняться тем же в разгаре лета?! За ужин я ручаюсь, что до рассказов... Маркиз, чем вы занимались все это время?

— Я страдал, — объяснил Салиган, отодвигая даме стул.

— Придется поверить, — сухо бросил Мевен, — вы явно похудели.

— Связывать худобу со страданием абсурд, — донеслось с философского конца. — Дурное питание, дурной аппетит и дурное пищеварение — вот истинные причины телесного истощения!

— А вы знаете, — весело произнесла Арлетта, — я готова согласиться. Не есть еще не значит страдать, и наоборот. Мой сын навестил в заключении Манрика и Колиньяра и нашел, что они поправились, а ведь эти господа, несомненно, страдают... Или одна из подруг моей юности. В очередной раз разочаровавшись в любви, она плакала и ела конфеты.

— Как мило! — воскликнул один из ардорцев. — Плачущая девица с конфетами, если она хороша собой, лично у меня вызовет немедленное желание... утешить.

— Вы такой шутник! — заулыбалась одна из баронесс. — Разве мужчины способны утешать? Они лишь разбивают наши сердца!

— Зато женщины, — нашелся ардорец, — всегда готовы утешить плачущего мужчину.

— Особенно если он хорошенький, — со смешком уточнил Дарави, удостоился игривого удара веером и ретировался подальше от расшалившейся прелестницы.

— У шадов страдающий ищет утешения не в вине, а в воде, — вспомнил ардорец.

— Отвратительно, — с чувством произнес Салиган.

— Все куда хуже, чем вы думаете, — улыбнулась Арлетта, — скорбящие шады воду не пьют, они совершают омовения. Случается, по восемь раз на дню.

— Слышите, Салиган? На Межевых вам пришлось бы либо ходить в счастливчиках, либо мыться!

Салиган что-то ответил, матерьялисты встрепенулись и ринулись в спор. Они ценили грязь и уже съели все, до чего могли дотянуться. Появилась хозяйка, но к столу не пошла, а тихонько встала у окна, улыбаясь и пряча улыбку за веткой лилии. Баронесса казалась тоньше и бледней, чем обычно, но такое после дневной любви случается, особенно с брюнетками. Когда Арно наезжал домой, ночей дожидались редко... Пятилетний Ли даже решил, что побледневшая мама больна. Как же они тогда смеялись! Что ж, Робер наконец-то полностью ожил. Прежний полуседой доходяга не смог бы ласкать женщину, когда в доме полно чужих и нужно ловить убийцу. Любовь не только убивает, но и лечит, так что пусть любят сильнее и дольше.

— Констанс, — у заявившегося вслед за Марианной Эпине красноречиво блестели глаза, — прошу простить мое опоздание. Дела...

— Герцог, — вместо приветствия требовательно спросил кавалер Дарави, — не подскажете, сколько раз мылся Шарль Эпинэ? Который был при Франциске?

— Маршал Шарло? При чем здесь он?

— А при том, — расплылся Дарави, — что он не мылся вообще. Не спешите вызывать меня на дуэль, мои предки не чище. Да будет всем известно, что рыцари мылись лишь дважды — при рождении и после смерти. И при этом ставили себя выше натуры!

— В этом доме не переводятся те, кому нравится кичиться грязными невежественными разбойниками, коими были их предки. Я не из их числа! — объявил философ с лисоящеричным лицом. — Восхваление любых ничтожеств, чьей единственной заслугой было потомство, в большинстве своем довольно жалкое...

— Ваши предки были не столь грязны, — перебил Мевен, — не столь невежественны или уклонялись от разбоя? Возможно, они проповедовали?

— Грязные разбойники в рясах ничем не лучше грязных разбойников в золоте!

— Вы с таким достоинством намекаете, что произошли от ызаргов, — поддержала беседу Арлетта. — Пожалуй, после ужина я все же начну вами восхищаться.

— Я произошел от того же животного, что и кружевные бездельники, и последние нищие, — сообщил, видимо, Сэц-Пьер. — Все мы остаемся животными, вынужденным удовлетворять свои потребности! Блудить, спать, жрать...