Сердцебиение

Не знаю, сколько мы так просидели в полной тишине, не сказав друг другу больше ни слова. Время не имело значения. Оно растворилось, исчезло или замерло. Через какое-то время Яр молча поднялся и ушел на кухню. А я растерянно осмотрела комнату, встала с пола и принялась убираться. Расставляла уцелевшие вещи по местам, стараясь не наступить на острые осколки. Через минут двадцать в комнату зашел Ярослав так же растерянно осмотрел беспорядок, словно впервые видит этот разгром, и молча начал помогать с уборкой. Поле того как мы привели комнату в порядок и выбросили обломки и осколки, Яр вновь ушел на кухню, а я только сейчас поняла, что за окном вечер и мы совершенно ничего не ели весь день.

Осторожно прошла на кухню, боясь нарушить его уединение, и застала Ярослава, стоящего возле распахнутого окна. Он просто смотрел на двор, застыв в одной позе. Я набрала в легкие побольше воздуха и решительно прошла на кухню, принимаясь за готовку. Ярослав устало сел за стол и просто очень внимательно за мной наблюдал ничего не выражающим взглядом.

— Яр, тебе нужно поесть. И выпить сладкого чаю — говорю после того, как он уже минут пятнадцать не замечает перед собой тарелку с едой.

— Ты ешь сама. И пошли вместе в душ. Я просто хочу чувствовать тебя. Завтра тяжелый день.

— Хорошо. Я пойду с тобой в душ, но после того, как ты поешь и выпьешь чаю, — настойчиво заявляю я. — Тебе нужны силы. Ты очень бледный, — Яр вновь горько усмехается, но все же берет вилку и нехотя ковыряет ей в тарелке. Он съедает пару кусочков, выпивает весь чай и встает из-за стола.

— Пошли, Златовласка. Силы у меня найдутся. Всегда находил и завтра найду, — он не ждет моего ответа, хватает за руку и ведет за собой в душ. И я дам ему все, что он хочет. Он сейчас очень во мне нуждается, и это понимание греет плачущую за него душу.

Последующие пару дней мы почти не виделись. Яр отвозил меня университет, настаивая на моей учебе, а после отвозил к Кате и наказывал сидеть с ней в квартире и никуда не выходить, а сам занимался подготовкой к похоронам.

И вот этот день настал. И как насмешка судьбы, погода в день похорон была замечательная, солнечная и теплая. Весна отступала, впуская в удушливый пыльный город теплое пестрящее лето. Мы ехали за катафалком на новое кладбище, а мне хотелось кричать в открытое окно от того, как это все несправедливо. Погода должна плакать и отражать состояние моей души и боль Ярослава.

Я так остро чувствовала его боль. Я ее ощущала всем телом. А мне хотелось забрать ее себе. Невыносимо смотреть на любимого человека, когда ему очень плохо. Уж лучше б он выражал свои эмоции. Кричал, пил, разгромил еще раз квартиру, чем был совершенно безжизненным. Мы словно онемели за эти дни, практически не разговаривая. Мы просто очень долго ехали за катафалком и смотрели в черную машину, которая везет его мать в последний путь.

В какой-то момент я не выдержала. Представила, что это все могло произойти с моей мамой, и разрыдалась — громко, навзрыд, зажимая рот рукой, проклиная себя за слезы. Яр резко затормозил, свернув на обочину, а черный катафалк, не прекращая движения, начал удаляться от нас. И тут я больно закусила губы и прокляла себя за этот срыв. Я должна была держаться и поддерживать его, а не вызывать к себе жалость. Яр просто сильно прижал меня к себе, целовал мои волосы.

— Тихо, моя маленькая. Тихо, — повторял он мне. — Не выходи из машины на кладбище….

— Нет. Нет! Со мной все в порядке. Правда, — отстраняюсь от Ярослава, утираю слезы. — Поехали. Пожалуйста. Я с тобой. Всегда и до конца, — он ничего не ответил, минуту смотрел мне в глаза затуманенными, уставшими зелеными глазами, а потом завел двигатель и резко рванул с места, с легкостью догоняя катафалк.

На кладбище мы были одни. Что меня очень удивило. Ни родственников, ни друзей, ни знакомых. Только я, он и пара мужчин-могильщиков поодаль. Яр открыл багажник своей машины и начал вытаскивать оттуда корзины с розовыми тюльпанами. Теперь эти цветы всегда будут вызывать во мне боль.

Солнце пекло, птицы пели, а ласковый ветерок нежно нас обдувал. И все это великолепие погоды контрастировало с мрачной аурой вокруг нас.

Мы просто стояли перед гробом и смотрели на его мать. Мне не верилось, что она мертва. Она просто была очень бледной. Казалось, она заболела и просто спит, мне даже казалось, что ее грудь вздымается и опускается в такт размеренного дыхания. С каждой минутой Яр все сильнее и сильнее стискивал мою руку, причиняя легкую боль. Но я терпела ее. Она подсказывала мне, что ему больнее в тысячу раз, и я не имею права вновь расплакаться.