Сердцедёр

— Ой, извините, надо ж было принарядиться, — объяснила девушка. Она выбрала белое воскресное пикейное платье до колен, черные туфли, черную шляпу и белые шелковые перчатки. В руках — требник в старом кожаном переплете. Лицо блестит, губы неряшливо подкрашены. Объемистая грудь выпирает из корсажа, а все остальное платье, казалось, занимают одни мощные бедра.

— Идемте же, — сказал Жакмор.

Они вышли. Девушке, очевидно, было неловко, и из почтительности она старалась не дышать. Пройдя метров сто, Жакмор спросил:

— Так когда же мы займемся психоанализом?

Она покраснела и посмотрела на него снизу вверх. В этот момент они проходили мимо густой живой изгороди.

— Сейчас никак нельзя, до мессы... — прозвучал ее полный надежды голос.

Когда до психиатра дошло, как она его поняла, его рыжая бородка затрепетала, и он твердой рукой повел ее к обочине дороги. Они с трудом пробрались сквозь ежевичную изгородь, при этом Жакмор изорвал свой прекрасный костюм. Зато они оказались в безопасном укромном местечке, на полянке. Служанка осторожно сняла свою черную шляпу.

— Как бы не помялась, — сказала она. — Ой, знаете, а ведь если я лягу, у меня сзади все будет зеленое...

— Так встаньте на четвереньки, — посоветовал Жакмор.

— Да, правильно, — ответила она, будто этот способ был для нее единственно возможным.

Психиатр усердно трудился над ней, а скошенный затылок девушки то поднимался, то опускался перед его глазами. Она была плохо причесана, несколько прядей выбились и болтались на ветру. От нее крепко пахло, но Жакмор не имел женщину со своего приезда, и этот немного животный запах не вызывал у него отвращения. Из вполне понятного чувства гуманности он поостерегся, чтобы не сделать ей ребенка.

Еще и десяти минут не прошло с начала мессы, а они уже стояли у церкви. Яйцевидный неф был, очевидно, битком набит, если судить по количеству стоящих у входа машин и двуколок. Перед тем, как подняться по ступенькам, Жакмор взглянул на еще красное и немного смущенное лицо девушки.

— Так я вечером приду? — прошептала она.

— Да. И расскажешь мне историю своей жизни.

Она удивилась, пристально посмотрела на него и, убедившись, что над ней не шутят, кивнула, так и не поняв, о чем шла речь. Они вошли и смешались с очень чистенькой и плотно спрессованной толпой. Жакмора прижало к девушке, и резкий аромат животного заполнил его ноздри. Под мышками у нее виднелись темные круги от пота.

Кюре заканчивал вступительное слово и готовился взойти на кафедру. От удушающей жары у людей пересохло в горле, женщины даже стали расстегивать корсажи. Зато мужчины так и стояли в наглухо застегнутых пиджаках, не расстегнув даже поношенные воротнички. Жакмор всматривался в окружающих; на вид все они были полны энергии и мощи, с обветренными лицами, уверенные в чем-то своем. Кюре поднялся по ступенькам белой кафедры, створки которой были открыты. Странная конструкция. Жакмор вспомнил плотника, его подмастерье и вздрогнул. Когда он подумал о мальчишке, служаночий запах стал ему противен.

Кюре появился в проеме между стойками из светлого дуба, и в ту же секунду какой-то человек встал на скамейку и громким голосом потребовал тишины. Шум стих. Теперь в нефе царила тишина, полная почтительного внимания. Под сводом церкви Жакмор заметил множество светильников, поэтому теперь стало хорошо видно и голубой витраж алтаря, и беспорядочно нагроможденные фигуры, вырезанные прямо на каркасной балке.

— Мы хотим дождя, кюре! — произнес человек.

Толпа выдохнула в один голос:

— Дождя!

— Эспарцет сохнет! — продолжал человек.

— Дождя! — взревела толпа.

Совершенно оглушенный, Жакмор увидел, как кюре поднял руку в знак того, что он хочет говорить. Все стихло. Утреннее солнце сияло за голубым витражом. Было трудно дышать.

— Сограждане! — произнес кюре.

Казалось, его мощный голос доносится отовсюду, и Жакмор догадался, что такой эффект достигается с помощью усилителей. Люди стали крутить головами, ища их на стенах и потолке. Но ничего подобного не обнаружили.

— Сограждане! — продолжал кюре. — Вы просите у меня дождя, но вы его нипочем не получите. Вы явились сегодня сюда, надутые и спесивые, как индюки, знать ничего не хотите, кроме плотской жизни. Наглые попрошайки! Вы пришли требовать того, чего вовсе не заслуживаете. Так вот, дождя не будет! Плевал Господь на ваш эспарцет! Согните спину, склоните голову, усмирите душу, и я донесу до вас слово Божье! Но не рассчитывайте и на каплю воды. Тут храм Божий, а не лейка с водой!

Возмущенный шепот пролетел над толпой. Речь кюре пришлась по душе Жакмору.

— Дождя! — снова повторил человек на скамейке.

После грохочущего, как ураган, голоса кюре, это был еле слышный писк, и толпа затихла, понимая свою временную зависимость от этого человека.

— Вы заявляете, что верите в Бога, — загрохотал кюре, — потому что ходите в церковь по воскресеньям, потому что жестоко обращаетесь с себе подобными, потому что не знаете, что такое стыд, и совесть вас не мучает...