Сердцеед

— Вы поступили совершенно правильно, — заверил ее Эллиот.

— Когда я была в библиотеке, я случайно заметила…

На столе Эллиота зазвонил телефон. Переговорив, он извинился перед Викторией.

— Через двенадцать минут в кабинете судьи состоится предварительное совещание. Не забудьте до моего возвращения, о чем вы хотели меня спросить.

— Это не срочно, — сказала Виктория, отогнав от себя одолевшие ее мысли.

Через неделю она уже будет работать в замке. И если в сценарии окажется жена О'Хари, скрыть ее будет очень трудно.

— Почему же, милая, ты не можешь на праздники приехать домой? — в третий раз на протяжении разговора спросила ее Мэрсайн. — Ты что, на этот раз уехала навсегда?

Даже находясь так далеко от матери, Виктория могла отчетливо представить себе, что та в этот момент делает. Лениво развалясь на покрытом розовым атласом ложе, окруженная множеством пуховых подушек, Мэрсайн Кэмерон половину своего внимания уделяла беседе с дочерью, а половину — размышлениям о том, с каким рьяным усердием последний номер голливудской газетенки обмусоливает вопрос кто с кем спит.

Виктория была готова биться об заклад, что одновременно ее мать делает свое знаменитое «лицо».

Если Мэрсайн и гордилась чем-то, так это способностью вызывать к себе симпатию, выставляя вперед нижнюю, очень аппетитную губку и опустив веки: так она выглядела невинной и беспомощной. Метод этот безошибочно действовал как в личной жизни, так и перед объективами кинокамер. Трюк был отработан настолько хорошо, что даже видевшие его сотни тысяч раз люди верили в ее искренность.

Что, конечно, не распространялось на Викторию.

— Твоя гримаска меня не убедит, мама. И не отрицай, что ты строишь ее сейчас. Я тебя знаю. Помни это.

В голосе Мэрсайн прозвучало удивление:

— А я знаю, как ты еще маленькой девочкой любила праздники.

— Я и сейчас их люблю.

— Да, но это совсем не то, что было в прошлом! Где ты живешь сейчас?

— В Вашингтоне, мама, — напомнила ей Виктория. — По тому же адресу, что и в прошлый наш разговор.

Мэрсайн вздохнула.

— О да… Я стараюсь не думать об этом ужасном городе.

— А что плохого ты находишь в Вашингтоне? — Прежде чем Мэрсайн произнесла хотя бы слово, Виктория уже знала, что ей предстоит услышать.

— Это просто старые воспоминания. Мне после столь долгого времени даже не хочется думать об этом. Столько воды в реке утекло…

— Я рада, что ты уже переплыла ее, — сказала Виктория. — Ну, а задание, которое мне предстоит…

— Он даже цветы не прислал, — прервала ее Мэрсайн. — Ты не считаешь, что президент — особенно этот — должен быть достаточно крупной личностью, чтобы прислать цветы, коль возникает для этого повод?

— Уверена, что с этой виной он и Нэнси сойдут в могилу, мама.

— И что это за дела, которые важнее приезда домой на праздники?

— Обыкновенная работа.

— Но разве нельзя отложить спасение китов и заповедников до января? — спросила Мэрсайн. — Неужели эти политики не знают, что у их служащих существует что-то вроде жизни и за дверями офисов?

— Сейчас я работаю не у политиков, а в юридической фирме «Баумэн, Джонсон и Уильямс».

На другом конце провода Мэрсайн вздохнула.

— Не верю этому.

— Чему именно?

— Помнишь того хорошенького русоголового мальчика из Джорджии, который играл Тревора Харли в фильме «Мое серебряное обещание»? Того, кто оказался незаконным сыном Крэнделла Уэстлейка? Они встретились друг с другом только тогда, когда отцу потребовался трансплантат костного мозга.

— Нет, не помню. А в чем дело?

— Ну как же ты могла забыть его?! — настаивала Мэрсайн. — Он еще снимался в остроумных рекламах машин «тойота» вместе с шотландским терьером в пожарном шлеме!

— Все равно не могу вспомнить.

— Так вот, сейчас ему предложили играть Адама Хэга в фильме «Разлученный звездой».

— А это хорошо или плохо?

Мэрсайн опять вздохнула так, будто разговаривала с полной идиоткой.

— Персонаж, которого ему предстоит играть, уже два года как погиб, — объяснила она. — Но по новому варианту сценария он катапультировался из самолета над Гималаями и вернулся в Парма-Хейтс, чтобы найти Скэя и Оливию.

— Чудесам никогда не будет конца…

— Но они не собираются покупать этот фильм… — уныло произнесла Мэрсайн.

— Почему?

— Сначала Адама Хэга играл Грегори Прескотт: он смуглокожий и очень похож на латиноамериканца. Весьма сексуален, кстати. Честно говоря, дорогая, разве зрители согласятся с коренными изменениями во внешности Адама за два года, проведенных им в тибетском монастыре? Это, конечно же, резко снизит рейтинг сериала…

— Мама, я должна идти, — попыталась прекратить разговор Виктория. — За мной сейчас заедут.

— На работу? Еще рано даже для ланча! Ведь еще нет одиннадцати.

— Сейчас я дома, — ответила Виктория. — Человек, у которого я буду работать ближайшие две недели, посылает за мной машину. — Виктория посмотрела на пару чемоданов, которые она выставила в холл.