Сердцевина яблока: Демифологизированная история The Beatles

Этот брак распался через семь лет. Йоко поселилась в мансарде дома на Гринвич-Виллидж и постепенно вошла в мир нью-йоркского «подпольного» искусства. Потом она возвратилась в Японию, чтобы поставить там свои первые хепенинги. Некий критик-искусствовед, присутствовавший на подобном ночном хепенинге, писал, что она «очаровала весь цвет японского искусства, и все приняли участие в этом шоу, как рой придурков, поддавшихся на провокации пчелиной матки». Йоко всегда очень болезненно воспринимала даже малейшую критику в свой адрес. На этот раз она попыталась покончить с собой и попала в клинику для душевнобольных.

Вторым ее мужем был американский кинорежиссер Тони Кокс, от которого она родила дочь. Этот брак тоже оказался неудачным: супруги все время ссорились. Когда Йоко познакомилась с Ленноном, Кокс был для нее всего лишь приятелем и покровителем. Йоко пленила Джона своим богемным имиджем и серьезным отношением к собственному творчеству. Он открыл для нее рок, а она ввела его в мир авангардистского искусства.

«Когда я стал рассказывать Йоко про нашу жизнь, она с трудом верила мне, — говорит Джон. — Она была вроде той глупой восточной монашки, которая думает, что все вокруг нематериальное».

Остальным битлам вскоре предстояло узнать о тесной близости Джона и Йоко. Когда началась запись «White Album», Йоко перетащила свою кровать в студию EMI. Но не потому, что была прикована к постели. «Она следовала за Джоном, куда бы он ни пошел, — говорил техник, присутствовавший во время звукосессий, — даже в туалет». Пол и Джордж с удивлением взирали на все это и не очень деликатно высказывали свое мнение. Йоко хотела войти в компанию друзей своего нового любовника. Более того, она хотела даже выступать вместе с ними как равноправный участник группы. Но в Ливерпуле мужчины работают, а их жены остаются дома и готовят обед. Видя презрительное отношение Пола, Джорджа и прочего мужского окружения Beatles к Йоко, Джон решил, что они проявляют тот самый «мужской шовинизм», с которым он теперь вознамерился бороться. Тогда он решил, что он и Йоко будут сами по себе, а остальные — как хотят.

Йоко Оно признаёт, что с ней нелегко ужиться: «Кто-то сказал мне однажды, что я никогда не говорю о пустяках, и за это мужчины меня ненавидят». Остальные, правда, видят иные причины. Она так же высокомерна, как ее искусство, так же честолюбива, как ее муж, и так же темпераментна, как Фудзияма. Когда ее ругают, она огрызается или, впадая в ярость, просто не желает дальше слушать. С высоты своего «опорного пункта» в кабинете Аллена Клейна она кричит в телефонную трубку: «Слушайте, вы! Я художник и хочу удовлетворить свое эго, так что шевелитесь, ясно?» Джон выглядит слегка смущенным. Служащие Apple показывают поднятый средний палец за ее спиной и бормочут: «Сука». Свернувшись калачиком в кресле, маленький крепкий «боксер» готовится к следующему раунду. В детстве Йоко много натерпелась, теперь настала ее очередь заставлять страдать других.

Йоко понимает, что для полного успеха артист должен быть еще и ловким бизнесменом. Для нового издания своей книжки «Грейпфрут», серии искрящихся юмором проповедей в духе Калиля Гибрана[54], она заказала 2000 пар нейлоновых трусиков, чтобы упаковать в них экземпляры, предназначенные для литературных критиков и друзей[55]. Одна женщина-критик говорит, что предпочла бы только трусики и поздравительную открытку. Вдобавок Йоко послала своих помощников в нью-йоркские книжные магазины — скупить экземпляры предыдущего издания в надежде стимулировать спрос.

Раздражительность и напористость Йоко объясняются отчасти трудностями, которые ей приходится преодолевать, пытаясь добиться признания. Она чрезвычайно серьезно относится к своему творчеству. В те моменты, когда она не скрежещет зубами в гневе, лицо ее освещается очаровательной, жизнерадостной улыбкой — тогда действительно кажется, что она не зря носит свое имя: «дитя океана». Но в другое время она имеет почти демонический вид — черные брюки, черный свитер, по которому струятся локоны длинных, черных, как смоль, волос. У нее почти всегда темные тени под глазами — результат непрерывной работы.

Несмотря на просвещенность и неутомимую энергию, Йоко очень долго оставалась непризнанной. Ее искусство было слишком эротическим и слишком трюкаческим для эры Джона Кейджа и Нью-Йорка 50-х годов. Да и сейчас, в свои 38 лет[56] (она на 7 лет старше Джона), Йоко Оно все еще жаждет настоящего признания. Многие нью-йоркские художники, друзья Йоко, произвели большое впечатление на Леннона, новичка в художественном мире этого города, но все эти люди уже не могут называть себя лидерами авангарда.