Сердцу не прикажешь

Когда Пьер принялся горячо благодарить Малколма, тот готов был, в свою очередь, благодарить Пьера, ибо семейная неприятность лакея и неожиданная поездка в горы внесли в его жизнь нечто новое и прекрасное.

Первым побуждением Малколма было позвонить Флетчерам и отменить встречу. Ему хотелось поужинать в своем номере и поразмышлять над тем, что произошло с ним сегодня.

Но какое-то незнакомое чувство доброжелательности и сострадания заставило его вообразить себе огорченное лицо полковника, поэтому, вздохнув, он вызвал слугу и велел ему приготовить ванну и вечерний костюм.

Как всякий одинокий мужчина, Малколм ощущал потребность побыть одному и привести свои мысли в порядок. Он был достаточно мужествен и честен перед собой, чтобы признаться в том, что влюблен или, как, бывало, говорили в школе, «втрескался» по уши.

Голос Элизабет, ее глаза, движения рук так ярко возникали в памяти, что, будь он художником, он перенес бы все это на холст с точностью фотокамеры.

Внезапное появление Элизабет в его жизни было для Малколма первым дыханием весны после злой и холодной зимы. Каждый нерв в нем словно жаждал этой новой гармонии чувств, мысли его становились добрее и искали простора. Он ощутил тепло и удовлетворение, какого он не знал ранее. Странным образом сознание того, что жизнь Элизабет, возможно, трагически коротка, вдруг утратило свою остроту и значение.

Он попросту не верил в это.

Элизабет предстала перед ним такой веселой и жизнерадостной. Если разум и был потрясен тем, что сказал ему Иван, то это, казалось, не имело никакого отношения к переполнявшей его сердце нежности. Малколм знал, что это любовь, искренняя и горячая, какая случается только в юности. А такая любовь не могла смириться со смертью. Элизабет смертна, как все люди, но не может же она умереть сейчас!

Приучив себя не заглядывать вперед, в будущее, Малколм не мог в одно мгновение перемениться и постичь всю глубину трагедии, о которой поведал ему Иван.

Поэтому он даже пел, принимая ванну, и весело насвистывал, одеваясь к ужину, а когда появился в ресторане казино, то казался помолодевшим лет на десять.

Это не могли не заметить Марсия и полковник.

Они привыкли к тому, что он был трудным собеседником, порой мрачным и замкнутым, предпочитал отмалчиваться, и объясняли это тем, что никто из Флетчеров не знал круга друзей Малколма, а он в такой же степени ничего не знал о Флетчерах.

Но в тот вечер все переменилось. Малколм был разговорчив, смеялся и в конце концов своим весельем заразил и Марсию. Они впервые вели себя естественно, как двое людей, интересных друг другу, умеющих развлекаться, шутить и получать удовольствие от удачного вечера.

Полковник был достаточно тактичен и ограничился ролью зрителя, громко смеялся шуткам, наслаждался отличным вином и хорошей сигарой за счет Малколма и предоставил дочери и ее кавалеру играть главную роль в начинающейся, как он надеялся, романтической истории.

Знай он причину хорошего настроения Малколма, у него поубавилось бы уверенности в том, что его планы наконец-то сбываются.

Когда Марсию увлекало что-то, она хорошела. Скромное платье, в котором она была в тот вечер, лишь подчеркивало ее красоту. Оживление и смех разительно изменили выражение ее лица — исчезло прежнее равнодушие в глазах, очертания красивого рта более не портили скорбно опущенные уголки губ.

Окрыленный тем, что он считал успехом, сытно поевший и сильно подвыпивший полковник пришел в благостное состояние, дружески похлопывал Малколма по плечу и называл его «дорогим мальчиком». Малколм относился к этому с добродушной иронией, безошибочно догадываясь, что так радует полковника. В этот вечер Малколму казалось невозможным испытывать к кому-либо иные, чем добрые, чувства.

Когда полковник наконец объявил, что ему, пожалуй, пора спать, и оставил Марсию на попечение Малколма, тот вынужден был с этим смириться, дабы не испортить приятный вечер.

Хотя они с Марсией и забрели потом в игорный зал, где ему повезло и он выиграл небольшую сумму — первый выигрыш за все время его пребывания в Каннах, — они предпочли все же вернуться в ресторан и потанцевать.

Марсия прекрасно танцевала. Малколм должен был это признать, держа в объятиях ее сильное молодое тело. Он впервые подумал о ней как о человеке, а не просто о красивой искательнице приключений.

Конечно, она еще очень молода, жизнь у нее не удалась, думал он и вместо настороженной отстраненности почувствовал невольное влечение.

Первым побуждением было рассказать Марсии об Элизабет, но он тут же подумал, что не должен становиться объектом сострадания.

Все, что произошло с ним, так огромно и значительно: он никому не сможет объяснить, кто такая для него Элизабет.

Марсии и другим она, вероятно, покажется просто красивой белокурой девушкой. Ему не передать ни музыку ее голоса, ни все чудо ее появления в его жизни.

Есть ли в родном языке слова, чтобы описать глубину и искренность характера этой девушки, ее необыкновенную естественность?