Сердцу не прикажешь

— А теперь, любимая, послушай, что я тебе скажу, — промолвил Малколм твердым голосом. — Никто не сможет помочь тебе, если ты сама себе не поможешь. Ты должна бороться с этой привычкой. Я не верю в наследственность, это все глупости. Мы будем бороться вместе, ты и я, но ты должна обещать мне, что сделаешь все, что от тебя зависит.

В течение трех недель они снова были счастливы. Нанна несколько успокоилась.

Малколму казалось, что она даже рада тому, что он взял на себя часть ее тревоги и этим немного облегчил то бремя, которое она несла одна.

Однажды Малколм был приглашен на юбилейный банкет в департамент по поводу двадцатипятилетия службы одного из сотрудников.

Ужин был лишь для сотрудников департамента, но после него был бал, куда приглашались жены и друзья.

Флоренс была немного огорчена, что Малколм не мог взять ее на ужин, но согласилась прийти на бал в обществе двух-трех друзей Малколма. Бал начинался в половине одиннадцатого.

Малколм в отличном настроении ушел из дома в половине восьмого, оставив Флоренс решать, в каком платье ей лучше пойти на бал — в белом или черном. Одно очень идет ей, но к другому больше подходят ее драгоценности.

Ужин был удачным, речи — короткими, остроумными и по делу, шампанское было отличным, а вручение подарка — очень трогательным.

В половине одиннадцатого взволнованный Малколм направился в бальный зал, куда уже начали съезжаться гости. Он пообещал двум-трем своим друзьям, что его очаровательная жена потанцует с ними.

Но Флоренс в зале не было, не было и тех, с кем она обещала приехать.

Малколм не особенно беспокоился, ибо знал неточность своих друзей и их привычку забывать о времени.

Но когда пробило одиннадцать, он начал испытывать тревогу. Когда часы пробили четверть двенадцатого, он заметил в толпе своих друзей, но Флоренс с ними не было. Однако их объяснение его успокоило.

— Ей очень жаль, что она опоздает, — пояснили друзья. — Мы великолепно поужинали в «Савое», но вдруг Флоренс порвала платье. Она вернулась домой, чтобы переодеться, и скоро будет здесь. Она не захотела, чтобы мы ее ждали, и сказала, что приедет сама.

— С ней все в порядке? — встревоженно спросил Малколм.

— О, конечно, — заверили его друзья. — Мы попросили водителя такси подождать ее и доставить сюда. Она скоро будет.

«Нанна поможет ей быстро переодеться, — успокоил себя Малколм и вдруг вспомнил, что дал Нанне билеты в театр. — Возможно, Нанна уже успела вернуться. Она, конечно же, взяла такси, чтобы быстрее быть дома».

В половине двенадцатого он не спускал глаз с двери, но тут его заставили пригласить на танец жену французского посланника.

Танец уже заканчивался, все хлопали оркестру, когда Малколм вдруг увидел, как в зал вошла Флоренс. Одного взгляда было достаточно, чтобы он похолодел и ледяная рука ужаса сжала его сердце.

Флоренс была пьяна, в этом не было никакого сомнения. Локоны в беспорядке падали на лоб, разорванное платье, которое она хотела сменить, все еще было на ней, и оторванный кусок подола неприлично тащился по полу.

Она стояла, оглядываясь вокруг мутным взором, а затем вдруг на весь зал крикнула:

— Малколм, дорогой...

Многие оглянулись на нее, а она почти бегом пересекла зал, обхватила руками Малколма и стала страстно его целовать.

Последовавшие десять минут были кошмаром. Малколм до сих пор краснел от пережитого позора, когда вспоминал об этом. Флоренс упорно не хотела уходить с бала и выражала свой протест громко и недовольно, пока вдруг не разрыдалась.

Малколм поспешил поскорее увезти ее, и первое, что он увидел, войдя в дом, была опустошенная наполовину бутылка коньяка на столе в столовой. Он понял, что Флоренс, вернувшись домой, даже не подумала подняться к себе в спальню, чтобы переодеться.

Нанна была уже дома, и они, не проронив ни слова, уложили Флоренс в постель.

Утром следующего дня Малколм сбивчиво объяснил своему начальнику, что у его жены была сильная простуда и ее поведение объясняется воздействием лекарств.

Это неубедительное объяснение было встречено с пониманием и сочувствием. Последнего было, пожалуй, слишком много, и Малколм понял, что это первый удар погребального колокола, предвещающего близкий конец его карьеры.

В том, что его, удобно устроившегося на диване спального вагона, мчал сейчас через ночь «Голубой экспресс», Малколм видел нечто символическое.

Слова «магия Лазурного берега» попались ему на глаза, когда он раскрыл рекламную страницу газеты. Эти слова возродили в нем тот остаток воображения, который он всегда подсознательно берег.

И на мгновение перед его мысленным взором возникли лазурное море, цветущие мимозы, высокое, в звездах небо, ленивый плеск волн, набегавших на золотую полоску песка.

Он понял в какой долгой — целых десять лет — дремоте пребывало его воображение.

Приехав в отель, он предоставил лакею распаковать чемоданы в своем просторном, с видом на море номере.

Пока тот ходил от чемодана к шкафу, развешивая и раскладывая вещи по своим местам, Малколм отдыхал в кресле, любуясь тем, как щедро светит солнце в окно.