Сердцу не прикажешь

Кончилось это тем, что Элен все рассказала отцу. Анри Монсеваль проявил удивительное понимание. Смерть жены преждевременно его состарила, отняла силы и желание жить. Много времени они с дочкой проводили в разговорах, чего раньше не случалось. Анри рассказывал о том, как строго его воспитывали в детстве, о холодности своих авторитарных отца и матери, выражал сожаление, что не смог стать для собственной дочери таким отцом, какого она хотела и каким он сам хотел быть. Сожалел он и о своей манере скрывать эмоции и проблемы, что доставляло обожаемой Франс столько ненужных огорчений. Почему, ну почему он осознал это только сейчас?

Элен старалась понять его и утешить, как это сделала бы ее мать. В данной ситуации ей приходилось быть сильной, несмотря на то что и она сама отчаянно нуждалась в поддержке.

Телефонные звонки продолжались, а в деревне с Элен больше никто не здоровался.

– Будет лучше, если ты поживешь какое-то время в Париже, – сказал однажды вечером Анри Монсеваль. – И можешь подыскать себе загородный дом, деньги на покупку у нас есть. Так хотела твоя мать.

– Папа, а как же ты?

– Мне лучше побыть одному, тем более что из Прованса я никуда не уеду. Не волнуйся за меня, я справлюсь. В деревне найдется женщина, которая будет готовить мне еду и убирать в доме.

Элен в последний раз навестила могилу матери. Она знала, что в ее отсутствие отец будет часто приходить сюда, чтобы собраться с силами, как они это каждое утро делали вместе. Молодой женщине предстояло дать еще несколько заключительных концертов в окрестностях Парижа. Но теперь ее манила совсем иная жизнь – спокойная, более оседлая, и чтобы рядом обязательно был Александр. «И так будет, – думала она. – Может быть, уже через год… И еще я хочу ребенка. Маленькую девочку!»

Жизнь в Париже представлялась ей теперь очень скучной. Только звонки и письма Александра приносили ей радость. Анри часто приезжал на ее концерты, но всегда возвращался вечерним поездом домой, в Вендури.

Филипп с Кристианой также часто навещали Элен в Париже. Она погостила недолго в их загородном доме в нормандском Ульгате. Элен сразу влюбилась в этот край цветущих яблонь и своеобразных ландшафтов, которые французы называют «бокаж»[13]. Климат в Нормандии был намного влажнее и прохладнее, чем в ее родном Провансе, но небо почти всегда было ясным, а обильная зелень радовала глаз. И она решила, что именно здесь построит свое счастье. Городок находился всего в двух часах езды от Парижа, а это означало, что после концерта она всегда сможет приехать сюда, в свое убежище, в котором в последнее время все острее нуждалась.

Благодаря Кристиане Элен вскоре нашла дом своей мечты – небольшой коттедж в долине, на выезде из Ульгата. Это была простая двухэтажная постройка с фахверковыми стенами и под соломенной крышей, в характерном нормандском стиле. Фасад был обильно украшен лиловыми глициниями, а на крыше, по всей длине конька, тянулась полоска земли с растущими на ней ирисами. Элен никогда такого прежде не видела. Присутствие цветов на крыше ей пояснил мэр городка: цепкие корешки ирисов прорастают в солому и не дают ей расползаться. Еще он сказал, что цену за дом просят вполне приемлемую. Пустым коттедж простоял не очень долго, и, хотя во дворе уже проросли сорные травы, впечатление скрашивала прекрасная живая изгородь из шиповника. Элен она напомнила о матери: Франс обожала розы и шиповник.

Три месяца ушло на оформление бумаг, и к концу июня Элен стала наконец владелицей дома. Конечно же, нужно было кое-что переделать, и Элен с огромным энтузиазмом занялась этим.

Переехать она решила сразу, чтобы самой присматривать за рабочими, делающими ремонт. Пожилой садовник приходил косить траву, окапывать и обрезать деревья, советовал, где высадить цветы, в том числе несколько розовых кустов.

В сарайчике, находившемся в глубине сада, нашлись все необходимые инструменты, а еще – старый велосипед в хорошем состоянии, на котором она пообещала себе ездить как можно чаще.

За домом обнаружилось странное сооружение – два невысоких каменных цилиндра. Цилиндры располагались один в другом так, что образовывали неширокую колею, в которой был вертикально установлен каменный жернов с торчащей из него деревянной осью.

– Это, мадемуазель, гадаж – жернова для перетирания яблок, – пустился в объяснения садовник. – Так что, если захотите, будете пить сидр собственного приготовления!

«Я буду пить сидр с Александром! – подумала Элен. – Наш с ним сидр…»

Она очистила жернова от грязи и сорняков, потом прогулялась по своему яблоневому садику. Плоды были еще совсем зеленые, но урожай все равно обещал быть отличным.