Серебряная богиня

— Но черт подери, Люк, настоящие замки это же, по определению, крепости, где держали оборону все эти дерьмовые армии… От большинства из построек не осталось ничего, кроме развалин! Новых ведь, дьявол меня разрази, никто со времен феодализма не строил, верно? Ну можно, понятное дело, найти фальшивые викторианские замки — на мой вкус, это же декорации чистейшей воды. Взять хотя бы так называемый замок в Айршире: там даже пальмы перед входом растут! А если поглядеть на фотографии настоящих замков — Хедингемского в Эссексе или Рочестерского в Кенте, то разве кто-нибудь поверит, что в них еще живут? Да никогда в жизни. — С этими словами он протянул фото с запечатленными на нем руинами Люку — в двенадцатом веке, при норманнах, все это были внушительные массивные башни.

Пока Люк рассматривал их и в задумчивости кивал головой, Кирбо выложил перед ним на стол фотографии Стаутхеда — огромной виллы, построенной для паладинов где-то между 1727 и 1840 годами.

— Вот что он определенно имел в виду. Нельзя ли у него уточнить?

— Но Шеннон сказал «замок», и это должен быть замок, и точка. Не показывай мне ничего, где нет башен, ясно, Кирбо? Ну и чтоб были рвы, подъемные мосты, вал, амбразуры и все, что положено, включая бойницы, из которых на голову неприятеля лилась бы горящая смола. И хватит ныть и жаловаться. Работай, ищи! В Англии должны сохраниться замки, где еще живут люди. Пойми, речь сейчас идет о концепции.

И Люк отмахнулся от своего недовольного художественного директора, который скорей всего и недоволен-то был только потому, что не он сам придумал эту идею с замками.

Месяцы, прошедшие с тех пор, как Дэзи подписала контракт с «Элстри», тянулись неожиданно медленно. Приняв тогда решение, она почему-то представляла себе, что тут же завертится и закружится в стремительном вихре работы. И вот оказалось, что, напротив, она сделалась как бы заложницей корпорации.

Хотя ее постоянное присутствие должно было потребоваться лишь в июле, когда намечались съемки рекламных роликов, уезжать из города ей тем не менее не разрешили, так как время от времени она должна была появляться на публике.

— Вы уж меня простите, — мягко, но весьма решительно заявляла в подобных случаях Кэндис Блюм, — но уезжать в Англию сейчас, как вы намереваетесь, нельзя, даже всего на несколько дней. Мне должен позвонить Лео Лерман насчет предстоящего ленча, но я еще не знаю точно, на какой именно день он его назначит. Все зависит от того, когда у него выдастся пара свободных часов. Потом, с вами хочет повидаться Труди Оветт из «Джорнэл» на предмет составления макета номера, который они посвящают моде… Она может позвонить мне буквально в любую минуту. Нет, Дэзи, я должна знать, что вы поблизости и за вами можно заехать, как только это понадобится.

Всю бесконечно тянувшуюся весну и начало лета монотонные дни время от времени прерывались то консультациями, то примерками под руководством Билла Бласса, отвечавшего как за личный гардероб Дэзи, разработанный для появлений на публике, так и за туалеты, которые она должна была демонстрировать на рекламных показах в универмагах. Кроме этого, Дэзи принимала участие в пресс-конференциях, давала интервью (ни одно из которых пока не появилось в печати) и фотографировалась для рекламных объявлений «Элстри».

…Задумчивая и грустная, Дэзи свернулась калачиком в плетеном кресле в своей гостиной, думая о том, как было бы хорошо, если бы рядом оказалась Кики. Хотя считалось, что та все еще делит с ней квартиру, большую часть времени ее подруга проводила теперь у себя дома в Гросс-Пойнте, с головой уйдя в весьма запутанную процедуру подготовки к предстоящему замужеству. Бывая в Нью-Йорке, она, как правило, останавливалась у Люка, а к Дэзи в буквальном смысле этого слова лишь залетала, чтобы тут же вылететь, подобно сумасшедшей пчеле. Словом, Дэзи чувствовала себя абсолютно брошенной, словно собака, которую хозяева, ничего не объяснив, заперли одну в машине. Только теперь, когда Кики накануне своей свадьбы сбежала от подруги в свой особый мир, Дэзи осознала, насколько важным было для нее присутствие этой безалаберной, ветреной и непредсказуемой в своих поступках женщины.

Да, печально думала она, не будет у меня никогда больше ни полотенец с монограммой Кики, ни ее самой…

За чувством неминуемой утраты, охватившим ее при мысли о предстоящем замужестве подруги, скрывались и другие ощущения, приобретенные от давних утрат, о которых она просто не могла позволить себе вспоминать сейчас, чтобы не разрыдаться. Она стремительно поднялась с кресла и стала одеваться: в таком настроении следовало как можно скорее выйти на улицу, покинув на время квартиру, где все говорило ей об одиночестве.