Серебряная клятва

– О… я тебе крайне благодарен за твои дипломатические изверты. Славно.

Славно все сыпалось, что он напланировал, это точно. Знакомство он представлял совсем не так. Нужно ведь было показать союзникам, что страна не в такой и беде, деньги на знамя точно есть, а предводитель ополчения – человек зрелый и предупредительный. С последним-то и выходила особая беда. А теперь еще это. Как заговаривать-то? Извиняться с ходу? Или…

– Да к бесам все, – пробормотал Хельмо и слегка пришпорил Илги, сосредотачиваясь только на стуке копыт и на рыжей фигуре впереди. Изводить себя он устал.

Все могло повернуться не так плохо, не стоило совсем уж полагаться на догадки. Гордый незнакомец мог оказаться кем-то из средних чинов, отвечающих за порядок. Королем он не был точно, значит, позор не так велик, а если и король – должен быть невозмутимым, и не такое повидал. Успокоенный этой мыслью, Хельмо приосанился и, спустившись с холма, снова осадил Илги. По лугу, вдоль реки, он ехал уже неспешно, приняв, как он надеялся, независимый и решительный вид. Трусивший следом на вороной лошадке Цзуго тоже выглядел сносно. По крайней мере, тряпкой больше не махал.

Перед Хельмо расступались. Солдаты, чистившие лошадей, отводили их; оружейники откатывали круглобокие блестящие мортиры. Двигали ящики, тушили костры, вставали. Люди – крепкие, молодцеватые – тихо переговаривались. Не насмехались, но и не улыбались; не хватались за оружие, но и не приветствовали. Многие показывали пальцем на инрога, заинтересованные им больше, чем хозяином; других, конечно, отвлекал Цзуго, всем бросавший неловкие «Здрассте!», «Дорогу!» и «Воевода едет!». Наперерез выскочил увиденный еще с холма кудлатый пес с большим красным бантом на шее и басисто залаял – точно из мушкета бухнуло. Илги прянул, Хельмо его успокоил. Собаку оттащили, но молчание по-прежнему стояло мертвое. От этого было крайне неуютно.

Все это время рыжий офицер восседал на лошади и тоже не реагировал на происходящее. Лишь когда меж ним и Хельмо осталось не больше, чем шагов десять, язычник спешился и передал поводья подскочившему рябому мальцу. Видимо, стоило поступить так же. Хельмо оставил коня подбежавшему Цзуго и пошел вперед. Ему было интересно скорее узнать, насколько этот человек выше, старше ли и вообще… отмерзнет или останется статуей? Подходя, Хельмо смотрел прямо и видел: его изучают так же пристально. Даже если бы замешательство заставило потупиться, он наверняка почувствовал бы этот взгляд: у незнакомца оказались пронзительные, цветом как ненастная ночь, глаза. Он действительно был молод, зрение не обмануло.

Последние шаги они с Хельмо сделали одновременно и одновременно остановились. Молчание все висело, накаленное и нелепое. Что оно значило? «Давай, извиняйся»? «Кто тебя сюда звал?»? «Беги, пока можешь»? Щеки – никогда он не мог сладить с собственной кровью – стремительно загорались, Хельмо это чувствовал. Это и отрезвило его: пожалуй, первым делом нужно сгладить нелепое появление, представить… естественно? Чтобы эти люди хоть не решили, что к ним прислали ратника; чтобы, как учил дядя, чувствовалось: «У царских особ рука верная, они все знают, что делают, а коли не знают – так вид умело делают». И Хельмо поступил, как, ему казалось, следовало: прижал ладонь к сердцу и глубоко, но с достоинством поклонился, не отводя глаз от бледного лица язычника.

– Добрый день. Рад видеть вас в наших землях. Надеюсь, ваш путь был спокойным.

«И, пожалуйста, скажите, что вам просто нравится свежий воздух…»

Последнее лишь подумалось. А заговорил он на языке Свергенхайма – впервые! Изучал в отрочестве, увлеченный легендами о Пустоши: освоил мудреную грамматику, запомнил немало слов, на простые фразы точно хватит. Хельмо думал, что удивит гостя: связи меж странами были слабы, мало кто из солнечных знал огненный язык, как и наоборот. Но командующий все не шевелился. Из-за тяжелых век под лихими изломами бровей лицо казалось небывало надменным, плечи хотелось хорошенько встряхнуть. Хельмо понял, что хмурится и это заметно: несколько ранних морщин на лбу, углубляясь, всегда быстро выдавали его недовольство. Он уже запаниковал, но неожиданно что-то в изгибе полных губ командующего дрогнуло, уголки приподнялись, и… лицо сразу стало другим. Появилась блеклая улыбка, тень улыбки, заснеженная, как лица прочих рыцарей.

– Зачем вы склонились передо мной? – тихим низким голосом спросил язычник по-острарски. Хельмо замер. Речь звучала уверенно, хотя и грязновато: с придыханием, жестким «р» и неприятными, почти змеиными шипящими. – Кто вы такой и что вас привело?..

Ну, хотя бы заговорил. От сердца отлегло. Все так же не отводя глаз, Хельмо приподнял подбородок, назвался и кратко пояснил:

– Я – воевода государя Хинсдро. Я возглавляю Второе ополчение и должен встретить здесь союзников из Свергенхайма. Когда я увидел вас, то решил, что вы – их командующий. Если я не прав, прошу меня извинить, но в таком случае уже мне впору спрашивать, кто вы.