Серебряная клятва

Площадь бурлила: лепились друг к другу косые лавчонки и пестрые навесы, и фонтан в виде скопища угрей, стремящихся к небу, – у него многие спасались от жары. Поблизости высился белокаменный, с лазурными куполами храм, на ступенях которого сидели старухи и юродивые. Никто не обращал на Хельмо внимания, а конвой не спешил помогать его привлечь. Сгрудившись, стрельцы как ни в чем не бывало заговорили, загоготали. Хельмо окликнул ближайшего, с мушкетом, но тот словно не слышал. «Разбирайся как знаешь». Это явно был вызов, но Хельмо не стал его принимать: себе дороже тратить время на склоки. Привязав Илги и развернувшись, он пошел к лобному месту; Янгред последовал его примеру. Никто не остановил их – уже неплохо.

Молот, скорее всего, хранился у священников или у наряда караульных – по крайней мере, рядом с набатом не было ничего похожего. Хельмо пару раз крикнул: «Люди! Народ Инады! У меня указ!», но услышала его лишь притащившаяся за занятным зрелищем толпа из соседних кварталов. Здешние же горожане продолжали сновать туда-сюда: торговались, поругивались, кто-то как раз поймал за ухо воришку, потянувшегося к чужому кошельку. Хорошо бы выстрелить в воздух, да только оружия не было.

Хельмо чувствовал пока не раздражение – недоумение. Никто ни намеком не предупредил его на выезде, что в Инаде ополчение не ждут. Как вообще заявить о полномочиях, где Карсо? Можно только вообразить, что думает Янгред: ничего не подготовлено, не организовано, все через… через лошадиный круп! Кулаки невольно сжались. Нет, нет, нет… он ничего не испортит.

– ИНАДЦЫ! – взревел Хельмо громче и ударил по набату. Хотел кулаком, но в последний момент разжал, побоялся богохульства, и удар потонул в площадном шуме. На рассеченных фалангах пальцев выступила кровь.

– Почем рыба? – орал кто-то, тыча в разложенные на подтаивающем льду тушки.

– Я тебе, я тебе! – честили воришку у одежной лавки.

– Пойдемте плавнем! – зазывали друг друга гуляки, вываливаясь из винодельни.

Хельмо глубоко вздохнул, замахнулся повторно, но услышал:

– Позвольте, я помогу, это я умею.

Ответить он не успел: Янгред ударил в набат. Даже не замахивался: наверное, тоже опасался, что обвинят в святотатстве, но все равно удар металла о металл прозвучал даже зычнее, чем Хельмо ожидал, – грохнул, раскатился в знойном воздухе. Ослепительно сверкнуло солнце – оно как раз отразилось в золотом круге. Хельмо схватил Янгреда за руку, чтобы как можно меньше людей заметило, как язычник прикоснулся к солнечному символу. Стало так тихо, что было слышно: под крышей ближнего дома возится в гнезде голубь. Воришку выпустили, пьяницы замолкли, юродивые – даже калеки – начали вставать. Одна за другой к лобному месту поворачивались головы.

Хельмо осознал, что еще держит Янгреда за кисть, поймал усмешку вкупе с очередным приподнятием бровей и торопливо отпустил. Стало еще более неловко, захотелось даже извиниться, но эту глупость нужно было скорее отбросить. И он отбросил – улыбнулся, шепнул: «Спасибо» и, крепче сжав флаг, шагнул вперед. На него смотрели в ожидании, и отчего-то под этими взглядами рука, потянувшаяся за пазуху, замерла. Нет… не нужно по бумаге.

– Инадцы, – повторил он громко, но ровно, зная: теперь-то его слова ловят, а не выбрасывают небрежно под ноги. – Инадцы, я прибыл от царя Хинсдро, прибыл с дурной вестью. В Остраре началась война.

Мало кого могло бы это удивить. Ну не глухие же отшельники здесь жили, знали, что Самозванка уже на северо-западных берегах. Но может, так действует любая изреченная правда: бьет оглушительно, как закованный в металл кулак по набату. Тишина вроде не могла стать гуще, но стала, и несколько отдельных горестных возгласов – женских и детских – взрезали ее ножами.

– Вы вряд ли рады мне и, похоже, меня не ждали, – продолжил Хельмо, скользя по толпе взглядом: как вытягиваются лица, потупляются некоторые головы, разбегаются шепотки. – Но я здесь, чтобы не оставлять вас в неведении и… – потребовалось промедление, – просить помощи. Первое ополчение, все лучшие воины, уже защищают Острару. Их берут измором, их калечат и пожирают… – говорить этого он не хотел, но должен был и сразу, кожей, почувствовал холод чужого страха. – Их сил хватит еще на некоторое время. Но чем дальше продвинется Самозванка, тем сложнее будет. Пора готовиться к обороне, собирать второе ополчение, и мы уже начали делать это, начали по всем храбрым землям… – он понял, что частит, перевел дух, опять оглядел толпу и добавил то, что, как он надеялся, воодушевит ее: – Впрочем, мы будем биться не одни. У нас есть друзья.