Мальчик не посмел его удерживать, он ведь действительно всё понимал. У него снова дрогнули губы, но больше он не плакал, даже носом не шмыгал. Хельмо обнял его второй раз и сделал то же, что не так давно дядя Хинсдро, – поцеловал царевича в лоб.
– Береги себя, братец. Благословляю. Я уверен, свидимся. Сахар прячь… – взглядом Хельмо указал на инрога, – для него. Чтобы не три жалких кусочка.
Тсино засмеялся. Хельмо взял Илги под уздцы и неторопливо повёл к воротам.
Он обернулся раз. Второй. Третий. Царевич всё махал ему. На четвёртый ему показалось, что в окне мелькнул знакомый силуэт – тяжёлый, тёмный, сгорбленный от забот. Конечно, дядя наблюдал. Может быть, тоже хоть раз помахал рукой, может, нарисовал на окне благословляющий солнечный знак.
Хельмо сердечно махнул Тсино и вышел со двора прочь.
Лучшим в военных походах для Янгреда было наблюдать, как безжизненные, промёрзшие земли Свергенхайма постепенно сменяются… любыми другими. Будут ли это лесистые низины, холмы, просоленное океанское побережье, – неважно, как неважно и кто враг. Главное – перевоплощение пейзажа, перевоплощение, которое можно видеть.
Последние дни дали отличную возможность это делать.
Предсказать Великие Извержения с точностью было, как и всегда, невозможно, – поэтому вначале наёмники двигались быстро, спеша покинуть Пустошь и не попасть в потоки
Преодолевать ту часть пути было тягостно. Янгред за службу в Ойге и других дальних королевствах – людных, заросших цветами, застроенных обычными городами и деревеньками, – отвык от хмурого вида Пустоши. Забыть о нём позволяла и жизнь в стройном, пестрящем искусственными садами Первом высокограде, при дворе Трёх Королей. Там Янгред провёл последние годы, виртуозно выживая в распрях сводных братьев – законных детей покойного короля Эндре, который, скорее всего, столь рано упокоился именно стараниями отпрысков. Правда, в итоге тройняшки-принцы Харн, Эрнц и Ри́трих так и не смогли поделить свалившуюся на них власть. Они, поделив лишь регалии – корону, скипетр и Огненную книгу законов, – издавали взаимоисключающие указы и плели друг против друга интриги. Это занимало большую часть их дней, и странно, что Свергенхайм ещё стоял. Но он стоял и, даже качаясь из стороны в сторону, неплохо жил, насколько можно жить меж льдов и пламени. Народ происходящее забавляло, судя по количеству складываемых трактирных песенок и кочующих анекдотов. Не скучал и двор: рыцари, советники и священники делились на группки сторонников разных правителей и плели свои – масштабом поменьше – козни. В общем, все были при деле, но «дело» пока напоминало скорее детские разборки в семье, чем междоусобную войну.
Впрочем, рано или поздно интриги должны были увенчаться смертью двоих из братцев. Янгред даже ждал этого, надеясь, что станет спокойнее. Кто выживет, было плевать: любой в нём нуждался. Оборонять Ервейн от Луноликих; обучать солдат техникам боя, перенятым у соседей; рассуживать вспыхивающие среди баронов споры и следить за тем, чтобы вечно голодная, но гордая страна не вляпалась в какую-нибудь невыгодную войну, – Янгреду было, чем заняться, хотя и не сказать, чтобы занятия, пресные в сравнении с походами по чужбинам, его устраивали. С братьями – хилыми, склочными, далеко не столь величественными, сколь отец, не унаследовавшими ни его храбрость, ни даже его рыжесть, – Янгред скучал. Вернувшись, он нашел Свергенхайм уже в их руках – без отца, без умерших ещё до него королевы-супруги и королевы-матери. Этот неизменно пылающий, неизменно ледяной и неизменно переживающий неприятности мирок он и решил оборонять – по крайней мере, пока не охватит непосильная тяга снова бежать. И он свыкся. Тяги долго не было. Но и