Серебряная корона

Они расписались на вахте у стажера и вышли на парковку. Тот проводил их взглядом, бледный от волнения. Сделанного не воротишь. Он лишь надеялся, что Мария Верн не станет об этом распространяться. Во всяком случае, ей он доверял больше, чем кому-либо другому. Если он ошибся, то уйдет отсюда и больше никогда не вернется! В этом он себе поклялся.

Они припарковались у Пороховой башни и прошли через Рыбную площадь к Рыбному переулку. Марию осенило, что они уже у самого Ботанического сада, а значит, Трюгвесон живет в двух минутах ходьбы от Башни Девы.

Рыбный переулок выглядел точь-в-точь как его изображают на открытках. Узкая улочка, сплошь увитая розами и клематисами. Узкие невысокие домики теснились один к другому, а пышно разросшаяся зелень в цветочных ящиках скрывала окна от посторонних взглядов.

Дверь оказалась приоткрыта. Мария позвонила, но никто не ответил. Она шагнула в темный коридор и услышала, что внутри дома кто-то есть. Что она скажет, когда встретит Томми Трюгвесона? Это большой вопрос. Мария пошла на звук, миновала маленькую уютную кухню, где на окне росли пряные травы, и встала в дверях в спальню, жестом велев Хартману оставаться там, где он стоял.

— Меня зовут Мария Верн, я из полиции, — представилась она женщине, которая укладывала одежду в два больших чемодана, полноватой краснощекой блондинке лет пятидесяти со стрижкой «каре» и в синем батиковом сарафане.

— Меня зовут Лиллемур Трюгвесон, — ответила женщина.

— Вижу, вы укладываете вещи, — сказала Мария, присев на край кровати. — Что, вдвоем уезжаете?

— Нет, только я. Уезжаю от него.

Лиллемур тоже опустилась на кровать. Она выглядела очень растроенной.

— Я думала, это он пришел.

— Его нет дома?

— Нет. Я попросила его зайти, чтобы отдать ему ключ. Мне нужно только забрать одежду. Остальное мы потом поделим. У меня сил больше нет.

Мария молча кивнула в ответ.

Лиллемур тщательно сложила блузку, которую держала в руках, разгладила на ней каждую морщинку.

— Так странно… Живешь с человеком всю жизнь и думаешь, что его знаешь. Оказывается — нет. По крайней мере, в нашем случае. Я всегда понимала, что у Томми есть какая-то тайна, к которой мне нет доступа. Что-то, связанное с его прежней жизнью, еще до встречи со мной. Вначале я с этим мирилась. Сначала это была лишь некая тень, смутное ощущение чего-то нехорошего. Но в последнее время тень стала разрастаться. И поглотила его полностью, когда умерла наша дочь. Он словно совсем отдалился от меня. Словно нечто в прошлом совершенно вытеснило настоящее. Ради него я решила переехать на Готланд и помочь ему разобраться с тем, что его мучает. Наверно, это была ошибка. Я не знаю. Когда мы сюда переехали, он сильно изменился. Я его больше не узнаю. Меня это пугает. По ночам его мучают кошмары. Он просыпается и кричит. Днем он работает, а вечером исчезает, не сказав куда. Иногда он просто врет. Раз он мне не доверяет, то я больше не хочу с ним оставаться.

— Он раньше жил на Готланде?

— В детстве ездил сюда каждое лето вместе с родителями. Но что-то произошло. Я думаю, он встретил другую женщину. Только ему от этого плохо. Если бы он влюбился и был счастлив, я бы почувствовала измену, но ситуация была хотя бы понятна. А сейчас я ничего не понимаю. На прошлой неделе я положила обручальное кольцо и серебряный браслет, его подарок, на обеденный стол и ушла. — Лиллемур вся сжалась.

— Можно мне взглянуть на браслет? — осторожно спросила Мария.

— Вон он, на бюро.

Мария издали разглядела, что на браслете, лежащем под овальным зеркалом, тот же рисунок, что и на других работах Биргитты Гульберг.

— Вы не знаете, где он взял этот браслет?

— Купил на площади. Я, может, что-то путаю, но, когда мы сюда переехали, он начал во сне говорить о серебре. Что он кого-то посадит. Потом он перестал об этом говорить, но кошмары стали еще хуже. Один раз я его спросила, кто это — Мона? Он часто говорит о ней во сне. Иногда он называет ее Синеглазкой. Когда он кричит во сне, я начинаю с ним спокойно беседовать, чтобы он утихомирился. Я ему это не говорила, но думаю, что подобная беседа может помочь, когда человека мучают кошмары.

— Мария, что случилось? Куда ты?

— Срочно в больницу! Нельзя оставлять Трюгвесона один на один с Моной!

Глава 47

С помощью лжи, говорят, можно далеко пойти, да нельзя назад воротиться.

Томми Трюгвесон миновал круговую развязку возле кондитерской «Норргатт» и покатил на своем велосипеде под горку в сторону больницы. Прошлое нахлынуло на него, и ничего нельзя было с этим поделать. Воздух застрял в горле, как черствый кусок. И разрастался в груди, так что боль отдавалась в левую руку. Так уже случалось и раньше. Это была расплата.