«Серебряная кошка», или Путешествие по Америке

Да, старым нормандским крестьянам, которые знают, что такое война, не вычеркнуть из памяти родные лица погибших сыновей! И, наверное, если бы поднялись те, кто погиб у дотов Атлантического вала, под Сталинградом, Гавром, — они присоединились бы к миллионам людей, которые хорошо понимают смысл фанерной пристройки у дворца Шайо.

Мы не успели заметить, как миновали Руан, взметнувший к небу стрелы башен своих готических соборов, обогнули Гавр, и поезд остановился почти у самого борта «Иль де Франса». Океана не видно. Проходим несколько длинных коридоров, минуем какие-то комнаты, показываем паспорта, билеты. Только когда перед нами открыли двери каюты, мы поняли, что находимся уже на борту пакетбота.

«Кэбин класс» — что-то среднее между первым и вторым.

В каюте четыре места, койки расположены в два яруса. Потолок и стены металлические, усыпаны для красоты, а может быть и для звукоизоляции, побеленной пробковой крошкой. Сквозь два шарообразных вентилятора поступает в каюту свежий океанский воздух. Иллюминатор небольшой, света пропускает мало, и в нашем жилище почти весь день горят электрические лампочки.

Все в каюте миниатюрное, прямо-таки в половину натуральной величины: и душевая комнатка, и умывальник, и даже тяжелые металлические кресла из гнутых труб. При наших русских «габаритах» пользоваться всеми этими удобствами не легко. Зато пароходная компания сумела рационально использовать каждый метр «производственной» площади. Борис Романович Изаков, Анатолий Владимирович Софронов, Николай Матвеевич Грибачев и я плывем в одной каюте. Борис Николаевич Полевой, Виктор Васильевич Полторацкий и Валентин Михайлович Бережков — этажом выше, но тоже в «кэбин классе».

В каюте прежде всего знакомимся с правилами для морских путешествий. Эти правила, напечатанные на трех языках (французском, английском, немецком), висят на стене. В случае тревоги, говорится в них, все мы должны: 1) одеться теплее, 2) опоясать себя пробковыми приспособлениями, 3) спешить к спасательной лодке № 3.

Сначала эти советы кажутся нам несколько наивными, но будущее показало, что они могут пригодиться.

Палубы и переходы гудят: устраиваются пассажиры, — а их свыше тысячи, — укладывается багаж. В первые минуты трудно разобраться в том, что происходит на судне, — проходы заставлены чемоданами всех размеров, цветов, фасонов.

Но вот два крепыша — морские буксиры (как ни велики они, но их пятнадцатиметровые трубы едва достают до первой палубы «Иль де Франса»), поднатужившись, потянули белоснежную громадину водоизмещением в сорок четыре тысячи тонн на простор океанской волны. Пассажиры на корме прощаются с друзьями, родственниками. С берега кому-то долго машут белыми платочками четыре монахини в черном. Ветер треплет их одежду, и кажется, сидят на причале четыре большущие вороны. Кружатся в синем воздухе чайки. Они еще долго будут лететь с нами — вестники земли, а потом и они отстанут.

Скрылся, растаял в предвечерней дымке Гавр. Стало прохладнее. Послышались мелодичные звуки гонга, призывающие пассажиров к обеду. В большой светлой столовой на четыреста мест мы сидим вместе с американским коммерсантом мистером Скаром и его женой. Мистеру Скару лет сорок, жене, видимо, лет тридцать. Супруги под стать друг другу: худые, высокие. Стоит мистеру Скару повернуть голову с намерением подозвать кого-нибудь из обслуживающего персонала, как к нему моментально подбегает официант.

— Необыкновенное преимущество роста, — улыбаясь, объясняет он. — Я вижу вас из самого дальнего угла зала.

Скары из Бостона. Это первые американцы на нашем пути, и нам интересно их отношение к поездке советских журналистов.

— Вери гуд![2] — вступает в разговор с нами мистер Скар. — Я давно мечтал сидеть за одним столом с советским человеком.

Мы отвечаем, что с охотой едем в Соединенные Штаты, потому что советские люди всегда испытывали дружеские чувства к американцам.

— Я полагаю так, — продолжает наш сосед, — если парни беседуют друг с другом спокойно, они успевают подумать, о чем говорят; если же, — американец выразительно щелкает пальцами, — парни спешат стрелять, можно не разобрать, в кого стреляешь, а главное — зачем!

Первый обед заканчивается поздно. Пассажиры знакомятся и не спешат покидать столики. На палубе «Иль де Франса» тоже многолюдно. Тихий вечер с ярко горящей алой зарей, зеленая ширь океана настраивают пассажиров на спокойный и даже лирический лад. Широкая и просторная палуба (длина «Иль де Франса» около четверти километра) напоминает улицу или, скорее, бульвар. Гуляет по палубе народ степенно, потому что в большинстве своем едут на пакетботе люди солидные и, конечно, обеспеченные. Особенно в первом классе — его палуба отгорожена от всех остальных классов. Пассажиром здесь может быть только совсем богатый человек.

Те, кто постарше, устраиваются в удобных шезлонгах, кто-то начал партию шахмат, но большинство режется в карты, которые, как нам показалось, куда более популярны на Западе, чем шахматы.

К нашей семерке подходят попутчики.