Серебряная кожа

Элеонора Гильм, Элеонора Рау Серебряная кожа

Серебряная кожа

Феша поддернула юбку и тяжело опустилась на берег прекрасноликой Оки. Белые облака любовались своим отражением, лениво гонялись друг за другом, растворяя пушистые хвосты в безбрежной синеве. Утки гомонили в преддверии самого важного в жизни – появления птенцов. Воздух пропитан был смолистым духом, что будоражит, щекочет ноздри приятным кедровым послевкусием.

Феша вздохнула и склонилась над прозрачной водой. Со стоном отвернулась она от коварного зеркала и завыла-зарыдала в голос.

– Глаза б мои не видели, закрылись бы на веки-вечные. Что ж за горе мне? За какие грехи наслал Господь на меня погибель? – причитания шли из самой глубины сердца.

Некому было пожалеть девку, только белки бегали по веткам, с любопытством глядели на крикливое существо.

– Унеси меня, река-реченька, в края чужие! Забери меня подальше, – все громче и громче становился Фешин голос.

Скоро упала она на берег, сжимая комья земли тонкими пальцами. Ока набухала темнотой – с севера шла непогода.

***

В большой семье Саввы Матвеева ожидалось прибавление. Четверо сыновей с испугом косились на закопченную баню. Оттуда второй день неслись такие крики, что отец их крестился, а соседи обходили двор стороной. «Нечистый над мамкой издевается», – думалось старшему Ваське. Не могла замордованная тяжелой работой мать исторгать подобное из слабой своей глотки.

Февральской полночью появилась на свет Феоктиста и забрала жизненные соки Марфы. На следующий день мать, ставшую после смерти еще меньше, похоронили. Жилистый, враз постаревший Савва и четверо его мальчишек с испугом и злостью косились на сморщенное исчадие ада. Незнамо зачем оно явилось на свет, чтобы лишить семью хозяйки, ее ворчливой заботы и стряпни.

Феоктиста, Феша так и выросла в нелюбви да злобе. И отец, и братья шпыняли ее, точно приблудного щенка. Первые два года сердобольная соседка пригревала девчушку, баюкала вместе со своим младшим. Засовывала темный сосок в жадный рот, пела колыбельные, стыдила Савву за бессердечие. Свои дети отнимали силы у доброй бабы, она заставила умолкнуть сердце и вернула девочку родному отцу.

Пять дворов, пять покосившихся избушек составляли всю заимку Бедняцкую. И скудное название оправдывалось незатейливым бытом. Полсотни лет назад земли, окружавшие заимку, даны были казацкому сотнику1 Бекету. Весь род его, с саблей в руках служивший царю, отличался необычайной скупостью.

Савва с Марфой нашли приют в Бедняцкой заимке. Думали они, что Бог пошлет за усилия и неистовое трудолюбие свою милость. Застарелые надежды застряли глубоко в прошлом, оставив лишь стремление не сдохнуть самим и выкормить вечно голодных птенцов.

Для Саввы одной радостью в беспросветной жизни была Марфа. И с ее смертью будто кто душу вытащил из мужика, покрылся копотью да злобой. Все четверо сыновей бывали биты смертным боем. Феоктиста пряталась за печкой, и только отблески лучины пылали в ее черных глазах, а Савва все усерднее наливался хлебным вином. И под кожей его текла не кровь, а ядовитая жижа.

– Фешка, ленивая дурища! Почему хлев не вычищен? Кормишь-поишь, а она ходит гузкой трясет. Шевелись! – отец кидал лапоть в шестилетку, а она уворачивалась привычным движением.

Так и жили.

***

Ока, младшая сестра, питала своими водами Ангару. В омутах водились длиннющие щуки. Пугливая пелядь шевелила плавниками в сплетении зеленых нитей. Мелкие окуни резвились у обрывистого берега на радость мальчишкам.

Летним утром четверо Саввиных голодранцев отправились рыбачить. За ними увязалась Феша. Прячась по кустам смородины и малины, занозя босые пятки свирепым шиповником, она кралась за братьями.

Лишь младший, Севка, привечал ее добрым словом, играл в ножички, давал кусок хлеба. Для остальных – старшего Васьки, средних Тимки и Кольки – Феша стала виновницей их сиротских, безматериных бед. «Кикимора! Захухря2! Поганка!» – то лучшие прозвища, которыми награждали ее братья.

Прогоревший костер потрескивал углями, и над берегом плыл густой рыбный дух. Феша сглотнула слюну, вздохнула и затаилась в кустах. Севка притащит сестре тайком кусок ароматной, сочащейся соком рыбы. Замечтавшаяся девчонка, потрясла затекшими ногами и…

Вдруг увидела перед собой розовый отросток. Он дрогнул в грязных пальцах и излился на Фешу теплой струей. Взвизгнув, она подскочила, сбила с ног витавшего в облаках Тимку и понеслась – лишь бы оказаться подальше от окаянных братьев. Громкий топот, сопение, шепот: «Поганка». Что-то злое и тяжелое опрокинуло ее на живот, ударило наотмашь…

– Вот тебе за то, что за ними ходишь! Вот тебе за подглядывание! Вот тебе за мать!

Услышав голос старшего Васьки, Феша привычно сжалась в комок. Брат разошелся так, что шлепки его по-мужицки крупной ладони попадали не только на костлявый зад, но и на шею, спину, простоволосую голову.

– Давай… проси пощады.