Серебряная подкова

Знакомая улица. Глубокие овраги с крутыми склонами, по которым так весело карабкаться. Кругом заросли кустарника - лучшего места и не придумаешь, где разыгрывать с ребятами войну, охоту. Рядом Черный пруд, заросший камышом, а чуть подальше - речка Почайна. Водились в ней крупные налимы. Порой даже всем на удивление рыбаки вытаскивали огромную, казалось не по речке, зубастую щуку с желтыми звериными глазами.

Вот они шумной толпой залезают на крышу, делают самострелы, запускают огромного змея: настоящее чудовище, с погремушками, с трещотками, с длинным красным хвостом из мочала.

Саша первый тогда придумал:

- Пойдем запускать не с крыши, а с Гребешка!

Мальчишки даже завизжали от восторга.

- С Гребешка! С Гребешка! - И сразу бросились вниз, а там от Черного пруда по Лыкову мосту через Почайну.

Гребешок - вершина окской горы. По дороге к ней чуть не рассорились кому нести змея. Потом оказалось, тащить его в руках по крутому склону горы было не так-то просто: змей изгибался - вот-вот из рук вырвется, погремушки гудели. А на самой вершине, когда его уже запускать собрались, он чуть не сбросил под обрыв мальчугана, державшего бечевку. Хорошо, что успели обмотать ее вокруг тяжелого камня. Зато сколько гордости было! Змей рвется в облака, и ребятам кажется - весь народ ликует:

смотрите, мол, какого змея затащили по такой тропе!

А внизу обрывы, заросшие лесом, круто спускаются к воде. Другой берег Оки низкий, стелющийся там, за водной гладью, золотой лентой песка. До чего же просторно! И слезать не хочется. Но вскоре, спустив змея на землю, ребята сходят вниз. Прыгают в прохладную воду, ныряют, гоняются друг за другом. А в костре в это время поспевает рассыпчатая печеная картошка... Вечером усталые, но довольные бегут они домой.

- Каково нагулялись? - весело спрашивает Сергей Степанович.

Он с газетой в руках сидит на крыльце дома...

Убаюканный такими воспоминаниями, Коля задремал.

Доброе лицо дяди Сережи куда-то исчезло. И на крыльце появился Краснов с кочергой в руке. Вот он, ехидно улыбаясь, медленно сходит вниз...

Коля застонал и, сбросив рывком одеяло, сел на кровати.

В спальне тихо, слышно даже, как в умывальной комнате редко, со звоном падают на дно таза капли воды. Луна передвинулась, но светит по-прежнему ярко и холодно.

В комнате нет ни Сергея Степановича, ни Краснова.

С подавленным стоном Коля снова ложится на жесткую подушку. Но спать ему не хочется. Чтобы не увидеть во сне Краснова, он уже сознательно вспоминает все, что было так недавно и чего теперь навсегда лишился...

Уютный маленький дом, почти не видимый в зелени сада. В кустах черной смородины под окнами жил соловей.

В дупле старой осины однажды синица вывела птенцов...

У самого дома на улице высился громадный тополь. Коля верил тогда Сашиной сказке, будто бы тополь этот подпирает небо, чтобы оно не свалилось на землю. Хотелось ему забраться на дерево, заглянуть - какое оно там, небо. Но мать, узнав об этом, взяла с него слово не лазить по деревьям, чтобы не сорваться. Досадно было, а ничего не поделаешь. Так и не пришлось заглянуть ему в небо...

По вечерам, особенно поздней осенью, в доме у них всегда было много людей. Мать, единственная грамотная женщина тогда на всей улице, читала им потрепанную книгу "Жития святых". Коротая время, соберутся, бывало, соседки, усядутся вокруг сальной свечи с рукоделием и слушают сказки затаив дыхание. Святых, как известно, всегда мучили, но те не поддавались. Иногда, правда, являлся ангел, утешал их при мучениях. Коля как-то спросил: "А почему же ангел не прогонит мучителей? Тогда святых и утешать не пришлось бы". Женщины ахнули, замахали руками, но толком объяснить ничего не сумели. Коля больше в их разговоры не вмешивался...

Его воспоминания были прерваны подозрительным шорохом у входа в спальню. Дверь чуть заметно скрипнула.

"Пучеглазый!" - догадался Коля, закрывшись одеялом.

Длинная тощая фигура надзирателя, загораживая ладонью свечку, осторожно прошла вдоль кроватей. Снизу огонек освещал его тонкий нос и проворно бегающие глазки.

Ничего не обнаружив, надзиратель на цыпочках вернулся к двери, постоял немного на пороге и так же бесшумно вышел в коридор.

Коля долго потом вертелся на жестком матраце, посматривая на спящих товарищей. Эта первая ночь в гимназической спальне казалась ему бесконечной. За окном шумел ветер; от его завываний становилось тоскливо и страшно.

Сон пришел только под самое утро, когда уже начали светлеть незавешенные окна - из черных они стали синими.

Но тотчас в нижнем этаже пронзительно зазвенел колокольчик. Шесть часов. Дежурный вскочил как ужаленный и босой, неодетый бросился будить воспитанников, сдергивая с тех, кто был поближе, одеяла:

- Вста-а-а-вай... Подъем!

Некоторые успевали схватить конец одеяла, пытаясь в него закутаться, но дежурный мальчик им не уступал, тащил к себе другой конец.

- Тебе-то хорошо, а мне каково, - жаловался он, - С кого будет спрос, если ты проваляешься?