Серебряная подкова

"Натуральная история о рыбах", "Жизнь капитана KyKa"j "История Америки", "Христофор Колумб", "История о древних российских монетах", "Происхождение различных отраслей математики и история их у самых древнейших народов"! Пока лишь осмыслишь одни заглавия, уже совершишь немалое увлекательное путешествие. А на журнальных страницах бушуют моря, из неприступных джунглей выглядывают индейцы, вооруженные копьями. Но ты плывешь дальше, затем, отдышавшись на каком-нибудь открытом тобой необитаемом острове, снова поднимаешь паруса...

И так день за днем, с одной страницы на другую. А рядом с тобой стоит, навалившись на штурвал, отважный Колумб и зорко всматривается в безбрежную даль. Не ждал он у моря погоды, потому и открыл Америку. "Да, Колумбы не боятся трудностей", - решает Коля. Жаль только, не скоро увидишь в этом безбрежном океане желанный берег.

В "Академических известиях" вон сколько томов! Но Коля неутомим. Этому способствуют крещенские морозы: холод загнал всех в комнаты. Коля проводил время с матерью и дедом, читал им вслух. А в долгие вечера попеременно читали дед и мать.

Наконец глубокий снег покрыл землю сугробами, заоушевали бураны. Занесет окна доверху, надует снегу даже в сени, заметет все дорожки от крыльца в сараи так, что надо их отрывать лопатами. В такую погоду Коля редко выходил из дома.

Как у большинства детей, растущих одиноко или в кругу взрослых, у него сложился богатый мир своих понятий, о существовании которого старшие и не подозревали.

В последнее время стал он увлекаться поэзией. Читал запоем все поэтические сборники, сохранившиеся на чердаке. Даже пробовал сам сочинять стихи. В "Истории о математике" узнал он, что ученики Пифагора писали свои сочинения стихами. То воображал, что едет на верблюде по египетской земле, мимо величественных пирамид и сфинксов. То посещает гордого Евклида в Александрии, который на вопрос царя Птолемея - нет ли другого легчайшего пути для изучения геометрии, ответил: нет, к сожалению, даже для государей. То спускается в темницу к Анаксимандру, который старался и там, в заточении, сыскать квадратуру круга... Такими стихами он исписывал все попадавшиеся клочки бумаги, убежденный в том, что со временем будет поэтом.

Разыскивая новые стихотворные сборники, обнаружил Коля в сундуке потрепанный томик Державина. При неярком свете у грязного, затянутого паутиной окошка жадно прочитал он первые страницы этой книги в засаленном переплете, и мысли его унеслись далеко. Державин сразу покорил его своими звучными стихами.

При каждом удобном случае Коля возвращался на чердак. Теперь он проводил там, в "своей библиотеке", целые часы. Мать уже сняла запрет, и прибегать к помощи бельевой веревки не требовалось. Выложив книги, Коля решил разделить их по содержанию и составить список: в одну сторону лубочные издания, в другую - рукописные книги, С витиеватой славянской вязью, читать которые он еще не мог. В третью стопку легли старинные богословские книги в тяжелых переплетах, и, наконец, в четвертую - самые ценные для мальчика - математические, исторические и философские. Томик стихов Державина Коля положил отдельно, в углу, на маленький столик, нашедший на чердаке последнее прибежище.

Однако привести в порядок библиотеку Сергея Степановича до конца не удалось. В куче старых, пожелтевших от времени газет Коля нашел истрепанную небольшую книжку. Это был рассказ о том, как сын простого рыбакапомора с далекого севера зимой отправился учиться в Москву.

"Бывают же такие, - подумал Коля, прочитав эту книжку. - Не побоялся. Ушел один из родной деревни. В лютую стужу догнал обозы... А я-то? Учиться бросил. Из-за чего? Ломоносов не бросил бы..."

Коля покинул чердак и закрылся в своей комнате. Никого не хотелось видеть. Но вскоре постучала мать, затем вошла и протянула ему письмо:

- Прочитай. От Саши.

Старший брат сообщал из гимназии, что с Алешей учатся успешно и жизнью своей довольны. Коля позавидовал братьям. Здесь в Макарьеве он один, как птица в клетке.

- Хочу в Казань. Обратно... в гимназию...

Мать выслушала его спокойно, будто и не удивилась.

- Хорошо, - улыбнулась она. - Поедем.

Одобрил ее решение и дед, хотя и горькой была для него новая разлука с внуком.

Собрались быстро: в конце марта зимний путь ненадежен. До Казани четыре дня езды по твердой дороге. И вот они опять на тройке лошадей, в рогожной кибитке. Звон-"

кий говор бубенчиков теперь звучит по-другому. "В Казань... В Казань..." - выговаривают они. Говор их успокаивает и веселит надеждой. Когда кибитка заворачивала за угол, сердце Коли заныло. Он оглянулся на деда, сгорбленного, жалкого, - тот опирался рукой о калитку и пристально смотрел им вслед...

Снова бегут лошади, позванивая бубенчиками, шуршат колеса на дороге, и за каждым поворотом открываются новые картины - то большое озеро, то снежные поляны, окруженные темными соснами.

Днем хорошо было ехать, но еще лучше ночью. Ни Коле, ни матери не спалось. Они сидели молча, думая каждый о своем, и не могли надышаться приятным весенним воздухом.