Серебряная подкова

- Готовьте предписание совету Казанского университета о моем согласии на увольнение профессора Лобачевского от возложенных на него занятий по библиотеке а также на продление срока его пребывания в отпуску в Петербурге... Донесения совета Казанского университета, присланные через господина Лобачевского, приобщите к делу - Слушаюсь, ваше высокопревосходительство!

После ухода секретаря Магницкий внезапно поднялся с обитого кожею кресла; подойдя к этажерке, взял красный сафьяновый портфель и, порывшись в нем, достал какуюто бумагу.

- И в дальнейшем, Николай Иванович, можете рассчитывать на мою поддержку... Считая вас человеком высшего типа, хочу услышать ваше мнение о моем проекте который намерен послать в центральный комитет библейского общества. Я никому об этом еще не говорил, - с такими словами попечитель вручил мне письмо.

"Доколе благочестивое правительство наше не примет общих мер к истреблению всех безбожных книг, которыми наводнены лавки наших книгопродавцев, большая часть библиотек - публичных и частных, - так писал Магницкий, - дотоле обязанность каждого истинного члена библейского общества есть, исторгая всеми способами из обращения сии ядовитые стрелы диавола, истреблять их".

На этом я остановился: не хватило дыхания. Однако же, приметив, что Магницкий прилежно за мною наблюдает, опять опустил глаза на письмо.

"Идя от сего понятия, - писал дальше Магницкий, - купил я несколько подобных книг и рукописей и, препровождая их при списке, прошу истребить. Из газет я увижу, будет ли мысль моя одобрена библейским обществом; а между тем стану продолжать покупать все подобные произведения и от всей души желаю, чтобы каждый член библейского общества хотя одну подобную книгу представил для истребления..."

Читая это письмо, я чувствовал, как мои кулаки сжимаются сами собой. И этот человек предлагает мне свое покровительство, без сомнения ожидая уплаты за оное честью моей! Однако от него во многом зависела судьба университета. Необдуманностью я мог бы поставить ее под угрозу. И я молчал, стараясь утишить негодование, кипевшее в душе. Мое молчание Магницкий принял, по-видимому, за знак согласия.

- А теперь жду вашего слова: сколько безбожных книг из университетской библиотеки и вашей личной истребили вы сами? - спросил он торжественным тоном.

Я решился.

- Ваше превосходительство, - отвечал я с твердостью, - я бы никогда не решился сделать костер из имущества казенного, поступить против совести и устава, подписанного государем императором.

- Я вас не понял, господин Лобачевский...

- Как вам известно, ваше превосходительство, параграфы 74 и 184 университетского устава дозволяют иметь в библиотеке все книги, какого бы содержания они ни были. Только вредные и соблазнительные велено отмечать в каталогах, на заглавных листах книг, и никому, кроме профессоров и адъюнктов, не давать, то есть хранить особо.

Лицо Магницкого вдруг сделалось сухим и холодным. - - Другого ответа я и не ожидал от вас. Кажется, все проясняется.

Он уставился на меня, но я выдержал его взгляд.

- Я пригласил вас сегодня, господин Лобачевский, - продолжал он уже значительно тише, словно его что-то душило, - собственно, для того, чтобы оказать вам услугу.

- Весьма тронут таким вниманием, - ответил я.

- До меня дошли слухи, что на вас готовится донос его сиятельству господину министру духовных дел и народного просвещения, члену государственного совета Александру Николаевичу Голицыну. Донос сей, конечно, повлечет за собой для вас, по крайней мере, большие неприятности.

- Я ни в чем не чувствую себя виновным.

- Однако то, в чем вас обвиняют, - повысив голос, продолжал Магницкий, - имеет под собой почву. В молодости вы находились в тесной дружбе с еретиком Броинером-Аристотелем, одним из основателей ордена иллюминатов. А дух нынешней безбожной философии опасен именно потому, что он есть не что иное, как настоящий иллюминатизм. Это тот самый дух, который Иосиф II скрывал под личиною филантропии; у Вольтера, Руссо и энциклопидистов таился под скромным плащом философизма; в царствование Робеспьера - под красною шапкою свободы... Сие страшное чудовище подрывает у нас алтари и трон...

- Ваше превосходительство, причем же тут я?! - прервал я его.

Магницкий усмехнулся. И тут эта усмешка лучше чем слова обнажила настоящее качество его души.

- Говорят, что вы, еще будучи студентом, в значительной степени явили признаки безбожия, - продолжал он. - Правда, я еще не проверял по кондуиту. Может, это просто зловредные измышления завистников. Потом... Магницкий помолчал, как бы собираясь с мыслями, - потом говорят, что вы, преподавая физику и астрономию, ни разу не указывали на премудрость божию, в сих науках явленную.

Ваше философское мировоззрение будто бы ставит под сомнение подлинность изложенного в библии о сотворении мира, вносит смуту в юные, неокрепшие умы...

Не в силах более скрывать овладевшее мною возмущение, я встал: