Серебряная пуля в сердце

Ему захотелось взять, подойти к ней, больно ущипнуть за зад, а потом схватить за волосы и надавать ей оплеух. Чтобы привести в чувство. Чтобы она поняла, что вокруг – живые люди, и что мужчины – существа высшего сорта, а не низшего, к выводу о чем пришли эти четыре пьяные стервы за столиком на террасе. Мужененавистницы. Дуры полные!

Ему было плохо, хотелось уже поскорее выйти из этого жаркого ада на свежий воздух, да только никакого свежего воздуха не было и в помине: на улице было еще жарче.

Через стеклянные двери гимназии хорошо просматривались голое, плавящееся каменными ступенями крыльцо и залитые беспощадным солнцем школьный двор и спортивная площадка. Надо было уж дождаться конца этого спектакля, чтобы потом с Виталиком поехать куда-нибудь в город, засесть в прохладном кафе и заказать ледяного пива с креветками.

И тут прямо перед ним, загородив все видимое пространство, возникла девушка. Высокая, стройная, сладко пахнущая цветами. Он и не понял сразу, что произошло, но пришел в себя, когда услышал: «Не лапайте меня своими грязными руками».

Она сказала это на его невольный жест – он попытался, прикоснувшись к ее талии, немного оттеснить ее в сторону, чтобы вернуть себе зрительное пространство.

– С чего это вы взяли, что у меня грязные руки? – спросил он тихо, наклоняясь прямо к ее уху. Он пока еще не видел ее лица, но почему-то решил, что она уродлива, раз может так выражаться.

И тогда она чуть повернулась к нему вполоборота, сморщила свой носик и сказала презрительно: «А еще у вас изо рта воняет».

Произнося последнее, самое обидное слово, она все же повернулась к нему, так, чтобы увидеть его, а ему дать возможность увидеть свое ангельское личико, и Игорь чуть не обмер от неожиданности: он увидел перед собой ту самую женщину, Стеллу, одну из четырех…

– Ох, извините… – он улыбнулся одними губами, еще не зная, что сейчас будет, но понимая, что его куда-то несет, стремительно, неотвратимо. Она была в сантиметре от него. Он мог переломить ее своими ручищами пополам. Как трость. – Вы не знаете меня, а я вот вас узнал…

Он говорил очень тихо, прямо в ухо. На противоположном конце зала, взяв в руки микрофон, выступал теперь старый горбатый седой человек – владелец строительной фирмы, дядя Виталика. Он говорил тихо, но весь зал слушал его, затаившись. Люди знали, что он-то знает всю правду, и его слова сейчас могут повлиять на дальнейший ход событий.

– А вы кто? – нахмурилась Стелла. – Мы знакомы?

Они разговаривали шепотом, и усиленный микрофоном голос выступающего заглушал их голоса.

– Да, я брат Нины… Может, она рассказывала вам обо мне…

Он назвался братом той, другой девушки, Нины, которая сидела за столиком рядом с ней и, пьяненькая, говорила о том, что «готова на многое, лишь бы все получилось».

– Брат Нины Фионовой?

Откуда ему было знать фамилию этой Нины? Он как-то неопределенно кивнул головой.

– Я не знала, что у нее есть брат… И что вы хотите?

– Я – ничего… Хотел просто извиниться, что был груб с вами. Может, отойдем подальше, чтобы не мешать людям слушать… или вы тоже – в теме? И вас колышет, что построят в этом лягушатнике? Вернее, в бомжатнике?

– Нет-нет, – она покорно последовала за ним под полиэтиленовый навес, остановилась напротив старой, с облезлой краской, трибуны, облокотилась на нее. – Я здесь тоже случайно и просто изнемогаю от скуки. Меня сюда подружка пригласила. И что Нина?.. Как у нее дела? Что-то я давно с ней не виделась и не перезванивалась…

– Да нормально все… А как Тамара?

– Тамара?

– Ну, эта… Третья ваша подружка…

– Белова?

– Ну да…

– Не знаю, тоже давно с ней не разговаривали, но думаю, что замечательно… Она же там…

– А ты уже тоже все решила, сука? – прошипел он ей на ухо, чувствуя, как его просто корежит от одного ее ангельского вида. Овечка в тигровой шкуре! Хищница!

– В смысле? – Она от неожиданности побледнела и теперь стояла с открытым ртом, такая беспомощная, перепуганная.

– Захотелось красивой жизни? Все продала, дурища? Всех бросила? Сука, ненавижу вас!!!

Она рванулась прямо к нему, чтобы, оттолкнув, выбраться из этой полиэтиленовой пыльной норы наружу, к людям. Но потом, в какую-то долю секунды, передумала, повернулась в противоположную сторону и хотела обойти трибуну и выкарабкаться из этого бутафорского хаоса где-нибудь в районе окон. Она открыла было уже рот, чтобы закричать, но, вероятно, природная нерешительность не позволила ей этого сделать. Ведь совсем близко от нее замерла в немом внимании загипнотизированная ложью толпа. Если бы она закричала, то говорящий бы замолчал, и взоры всех присутствующих в зале устремились к сторону крика. Ей было стыдно, он понял и воспользовался этим. Схватив ее за руку и притянув к себе, он зашептал ей жарко, на ухо:

– Так нельзя… понимаете, вы, дуры? Я же любил ее, больше всех на свете любил, а она бросила меня, и ради кого? Ради чего? Все это фантазии, ничего этого нет… Она вас всех обманывает, как обманула меня! А я ей верил, верил…