Серебряная равнина

— И вдруг наступила такая удивительная тишина, — продолжал Цельнер, — я смотрю на дерево, где сидит Блага, и у меня мороз по коже: на фоне неба чернеет силуэт повешенного. Ну, думаю, готов товарищ. Останется после него Манке только рюкзак, набитый письмами с любовными излияниями, ей-богу, я уж так думал.

Блага сидел на вещмешке и придерживал компресс на горле.

— Вот-вот! — злился он. — Слишком много все думали! Наш патруль, глядя на меня, думал, что на дереве «кукушка», немецкий шпион, а Цельнер в свою очередь думал, что патруль этот — немцы…

Ребята дружно захохотали, представив себе и тех двоих, внизу, перепуганных появлением на дереве лазутчика, и дрожащего Цельнера, и полуповешенного Благу, заливавшегося холодным потом.

Млынаржик повернулся от стены и пробурчал:

— Когда свои сцепятся со своими, тут уж не до смеху.

Махат прислушивался к разговору, а из головы не выходил Станек. «Когда свои сцепятся со своими». Тюфяк зашуршал под Махатом. Он с трудом сдерживал себя. Следил за своим дыханием, чтобы оно не выдало его волнения. «Мне тоже предстоит сцепиться со Станеком».

— Еще мгновенье, — продолжал Блага, — и вам пришлось бы меня хоронить — задушенного и застреленного.

Махат втянул голову в плечи, словно его самого душили.

Цельнера после всего пережитого не покидало веселое настроение:

— Много думали, говоришь? А сам-то ты о чем думал? Ведь ты же первый выстрелил в этих двух наших!

«Не я первый бросил в Станека камень, — сказал себе Махат. — Не я. Омега первый заикнулся о нашем надпоручике».

— Дудки, не стрелял я, — возразил Блага. — Я уже лез вниз, сорвалась нога, и я застрял в ветвях, а от толчка автомат дал очередь…

«А если и у меня сорвется нога? — напряженно думал Махат. — Если у меня не хватит доказательств?»

— И знаете, ребята, — делился Блага своими впечатлениями, — я не чувствовал ни боли, ни страха. Мне абсолютно было безразлично, останется у дяди аптека или нет, я уже со всем смирился, мысленно говорю ему: прощай, дядя. А Манке: прощай, красавица. Мне только странным показалось, что косая обращается со мной так осторожно, ощущение — будто я под наркозом…

— Да, тебе не сладко пришлось, — воздал должное переживаниям Благи Цельнер.

«И мне тоже не сладко приходилось, — размышлял о своем Махат. — Я уже думал: наконец-то попал в бригаду, теперь все позади. И вот опять…»

— Блага в рубашке родился, не иначе, — смеялся Цельнер. — Те двое думали, что его подстрелили, что «лазутчик» висит уже мертвый, пошли его снимать и видят: господи, это же наш!

«…Некоторые ребята, — не успокаивался Махат, — до сих пор находятся под впечатлением того, что Станек делал для них раньше. Они по-прежнему верят в него…»

— Господи, ведь это же наш, а мы его шлепнули! И тут Блага, дважды мертвый, повешенный и вдобавок подстреленный, как разразится: вы, ослы, наклали в штаны и давай палить в человека.

«…Нет, сейчас еще рано. — Махат с шумом втянул в себя воздух, потеряв на мгновение контроль над собой. — Моя атака должна быть тщательно подготовлена. Не поставишь крепко ноги — поскользнешься…»

— А что вы там, на такой высоте искали? — поинтересовался Зап.

Блага, поглаживая через повязку горло, неохотно промямлил, что все произошло из-за кабеля, который пересекал дорогу в конце деревни. Там его то и дело разрывали автомашины, поэтому решено было пустить кабель поверху. Пришлось Благе с Цельнером лезть на деревья.

— Врете! — сказал Зап.

Ержабек, тянувший эту линию вместе с Запом, знал, что там, хоть и растут по обеим сторонам дороги старые ореховые деревья, но далеко друг от друга. Поэтому он поддержал Запа:

— Да там же кабель не натянешь. Такой провес будет, что…

— Кто не верит, — надулся Цельнер, — пусть пойдет посмотрит.

— Одеяла на окна! И спать! — заорал Млынаржик.

В комнате стало темно. Но солдатам не спалось.

Кто-то ворочался, и в тюфяках шуршала солома, кто-то прошлепал босыми ногами по полу, послышался плеск воды в ведре.

— Ребята, кто сегодня расскажет на сон грядущий анекдот?

— Не до анекдотов, Эрик! Заткнись и дрыхни!

— Я привык засыпать рядом с Боржеком…

— Опять начинаешь!

— Если Эмча ходит словно в воду опущенная и всем своим видом напоминает нам…

— О чем?

Все замолчали.

— У меня в голове не укладывается, чтобы наш Старик мог…

— Вспыльчивый человек всегда может сорваться. У пана командира задето самолюбие, а случай для наказания идеальный.

— Думай, что говоришь, Здена!

— Да я ничего не говорю, Млынарж. Я только прикидываю, что к чему.

Не спится солдатам…

Старые половицы в Яниной комнатке жалобно поскрипывали под ногами Панушки. Вчера Станек передал Яне записку. Панушка знал, куда она собирается. К нему. Он остановился, погладил дочь по волосам.

Яна растрогана этой лаской, счастлива, что он рядом с ней. Нелегко пришлось бы ей, если бы она была здесь одна, среди чужих людей, сегодня еще более чужих, чем в первый день встречи с ними.

Панушка принялся снова расхаживать, опять заскрипели половицы, и ротному казалось, что все вокруг него трещит и рушится.