Серебряная рука

Когда траурная процессия достигает конечной цели путешествия – страны, где родился посол, – дабы навсегда упокоиться в часовне родового замка, челядь и крестьяне семьи де Лаплюм, закончившей на этом свое существование и почившей вместе с последним отпрыском, с гордостью говорят: «Наш господин имел траурный кортеж, которому мог бы позавидовать сам король».

Этот кортеж вызвал зависть у многих, в том числе у маркиза де Комареса.

– Хорошо, очень хорошо, – говорит, узнав об этом, маркиза, его супруга, – только, если он хочет иметь такие похороны, пусть сначала даст себя убить.

Со своей стороны, чтобы наказать коварного мужа, Шарлотта решила перехватить у него пластинку от серебряной руки Аруджа, которую Комарес углядел на портупее офицера во время разграбления Туниса и за которой гоняется уже несколько лет.

4

Уединившись в комнате для печатания латинских текстов на первом этаже своего римского дворца, Анна де Браес безутешно плачет. Она любила Жан-Пьера как родного дядю и верного друга. Боль, вызванная его смертью, тем глубже, что накладывается на боль, вызванную смертью милой старушки Женевьевы, заменявшей ей любящую и любимую бабушку, а также на давнюю боль, причиненную гибелью Аруджа, еще одного пожилого человека, которого Анна любила словно родного.

У Анны де Браес не было по-настоящему любимых родственников, она просто не могла любить тех, которых имела. Даже ее тетя Комарес, которая теперь, кажется, сильно переменилась, в детские годы Анны была для нее самым настоящим цербером. Должно быть, теперь тетя Бартоломеа испытывает неловкость от своей прежней роли. Во всяком случае, в постоянных путешествиях она под тем или иным предлогом никогда не заезжала к ней, а только писала длинные письма, всегда начинавшиеся словами: «Моя обожаемая племянница, мне бы так хотелось обнять тебя», а заканчивавшиеся поздравлениями в связи с тем, что племянница дает успешный отпор императору.

После смерти Женевьевы и Жан-Пьера де Лаплюма Анна осталась в Риме совсем одна, хотя она общается со многими людьми, которых навязывает ей жизнь. Анна редко бывает в городе, а когда приезжает туда, то часами просиживает в типографии, делая копии с латинских текстов. Чаще всего она живет в своих замках под Римом или в горах Абруцци. Несколько месяцев в году она проводит в имениях – во время уборки зерна, сенокоса или стрижки овец, – потом переезжает в другие владения, когда наступает сезон сбора винограда, засолки мяса, забоя скота, а также чтобы наблюдать за тем, как идут ткацкие работы, ремонт башен, часовен, крестьянских домов и оборонительных рвов. И как только заканчивается очередная сезонная работа в одном из имений, переезжает в другое, совершая при этом длительные путешествия верхом, – утомительные, но чудесные.

Однажды Анна добралась даже до своих владений в Нидерландах и нанесла визит правительнице Марии, единственной родственнице, к которой она испытывает чувство симпатии или, по крайней мере, искреннего уважения, хотя встречаются они крайне редко, а дружба, как известно, питается общением и частыми встречами. Другое дело любовь.

Оплакивая смерть господина де Лаплюма и вспоминая, как он выглядел, как себя вел, она улыбается, потому что Жан-Пьер умел любую ситуацию сделать веселой и смешной.

«Мужайтесь! Не надо плакать!» – как будто хочет сказать ей Жан-Пьер, когда Анна рассматривает его лицо на медальоне. Он сидит, опираясь локтем на колено, другая рука протянута к зрителям, будто просит прощения за свое дезертирство, а глаза у него лукавые и смеющиеся. Он в роскошном колете, на голове шляпа с пером и ослепительно сверкающим сапфиром, который ему подарил Арудж-Баба. «Мужайтесь! – снова говорит он ей, – рано или поздно все там будем, но пока живем, горе тому, кто проводит свою жизнь в слезах и жалобах».

Если бы в детстве ей сказали, что, когда она вырастет, станет беседовать с умершими, она бы испугалась, но теперь слова покойного Жан-Пьера возвращают ей самообладание.

Правда, если бы в детстве ей сказали, что всю свою жизнь она будет разговаривать, причем не получая ответа, с человеком, который далеко от нее, она бы тоже испугалась и удивилась.

«Не дай Бог, – сказала бы она, – лучше смерть, чем безумие».

Однако теперь эти воображаемые беседы – самые важные моменты существования. Что может быть приятнее: советоваться с ним, говорить обо всем, видеть его улыбку или слышать заслуженные упреки, испытывать радость от его ласк и поцелуев.

«Тебе тоже будет тяжело, любовь моя, – говорит Анна, думая о Хасане, – мы потеряли настоящего друга».