Серебряная рука

Должно быть, во время охоты заметили исчезновение кузины императора. И теперь ее ищут в лесных чащах и зарослях. Вся местность, от сторожевых башен на море до сторожевых башен на вершинах гор, включая и берег, превращается в сумятицу огней и выстрелов, будто началась новая охота. Люди на лодке знают: их спасут темнота и ветер, который, все усиливаясь, делает невозможными поиски на воде.

Хасан не замечает ни огней, ни выстрелов, ни поднявшегося ветра, ни собственной усталости. Он лежит рядом с Анной, крепко прижимая ее к себе, и, целуя ее лицо, чувствует, что в ледяном теле теплится жизнь.

10

Подгоняемый попутным ветром, торопясь как можно быстрее проскочить наиболее опасные отрезки пути, прежде чем море завьется крутыми барашками волн, галиот на всех парусах летит в Алжир, обходя стороной императорский флот, все еще спящий на рейде в ожидании, когда команда вновь поднимется на борт.

Император уже вернулся на свою адмиральскую галеру, но не может уснуть. Что же случилось с его милой кузиной? И как сможет он объяснить исчезновение Анны де Браес маркизу де Комаресу, когда вновь встретится с ним на Майорке? Маркиз отправился туда заранее, чтобы сэкономить время и подготовить сбор всех морских и сухопутных сил для нападения на Алжир.

Осман Якуб тоже не может уснуть, только от счастья, которое переполняет его сердце и приятно щекочет нервы. На палубе царит торжественная и праздничная тишина. Все молчат, испытывая радостное благоговение. Слышно только, как плещутся волны о борт корабля.

Анна и Хасан так и заснули в объятиях друг друга. А с пробуждением безмерна их нежность.

– Почему-то всякий раз, когда ты меня спасаешь, я оказываюсь насквозь мокрая, – шепчет ему на ухо Анна, вспомнив, как он спас ее, когда вырвавшиеся на свободу гепарды натворили столько бед, а виновный должен был понести суровое наказание. – На этот раз я тоже заслуживаю наказания господина Алжира?

Но ага Алжира не произносит никаких обвинительных слов, закрывая ей рот поцелуем.

– Это будет ужасная осада, – говорит Рум-заде, обращаясь к Осману. Они сидят на палубе и размачивают галеты в бульоне, которым лечатся от морской болезни. – Против нас с Майорки приплывут тысяча пятьдесят кораблей с тридцатью тысячами солдат.

Но Осман Якуб отвечает ему спокойно:

– Молчи. Сделаем вид, будто мы ничего не знаем ни о кораблях, ни о солдатах, ни о грядущих жертвах. Прошу тебя! Сейчас я хочу насладиться счастьем, которое так редко бывает полным.

XXVIII

1

– Их не тысяча пятьдесят, их намного меньше, – говорит Осман Якуб Руму-Заде, глядя на залив со смотровой башни алжирского дворца. – Ты еще в школе был не в ладах с арифметикой и теперь ошибся.

– Их не тысяча пятьдесят, но за ними не видно моря.

И все же люди на молу наблюдают без всякого страха за появлением этих плавучих деревянных крепостей под стенами Алжира.

То были дни непрерывной работы. Теперь город готов к осаде, закрытый со всех сторон, словно гигантской скорлупой, и обеспеченный запасами на все случаи жизни.

Чтобы увеличить количество кораблей, пришлось срубить деревья в садах, считавшихся гордостью жителей Алжира.

– На будущий год корни дадут новые побеги, – сказал ага, обращаясь к своему народу, – но если армия императора вступит в город, придет конец всему, не только деревьям в наших садах.

Ни одна семья даже не попыталась уйти, когда на горизонте показались первые корабли. Каждый мечтает спастись, но только вместе с городом.

– Удивительно, – говорит в Совете взволнованный Ахмед Фузули, – но опасность привлекает к нам новых союзников. В эти дни на помощь Алжиру пришли берберы, арабы-кочевники и мавры из новых земель, примыкающих к пустыне.

Ощущение такое, будто вернулись дни, когда все ждали, что после взятия Туниса император пойдет на Алжир. Повседневные дела были отложены, общей заботой стала подготовка к обороне.

Казалось бы, на этот раз страх должен быть сильнее, ведь нападающие подошли так близко, что видны даже складки на их одежде, детали скульптурных украшений на бортах кораблей, свирепые или, напротив, ангельски безмятежные лица деревянных скульптур на форштевнях, слышен грохот якорей, опускающихся на каменистое дно.

На рейде так хорошо все видно и слышно, что, когда бросает якорь императорская галера, – при этом настолько неудачно маневрируя, что весь корабль сотрясается от ударов, а роскошное скульптурное изображение на носу корабля падает в воду, – с мола, с бастионов и башен, с крыш самых высоких домов и минаретов, даже с колоколен христианских часовен раздается единодушный смех.

А когда волна смеха идет на убыль, в небо взлетают яркие штандарты, как во время праздника, будто над белым городом опустилось огненное облако, сплошь усеянное полумесяцами.

Зрелище столь великолепное, что императорская армия прекращает маневры и не может отвести испуганного и вместе с тем завороженного взгляда от города, который встречает их в таком приподнятом настроении и прямо на глазах обрастает новой белой стеной. Стена эта то появляется, то исчезает, извиваясь по холмам, словно гигантская змея-призрак.