Серебряная рука

С трудом перетащили снасти с кормы в носовую часть, но нужно еще откачать скопившуюся на дне воду с помощью архимедова винта. С того первого плавания, когда Хасана захватили в плен, он узнал от Османа Якуба, что вода в море так же вездесуща, как Дух Святой, и нельзя с нее спускать глаз, ибо если она останется там, где ей быть не положено, ее уже не со Святым Духом придется сравнивать, а с дьявольской силой, – таких бед она может натворить. Вот и сейчас от нее нужно во что бы то ни стало избавиться.

4

Могучая волна прибоя выносит судно к самому острову. Вокруг разливается чудесный свет. Внезапно наступает тишина и покой.

Хайраддин точно предсказал окончание бури. Он всегда знает, когда и куда уйдут или рассеются тучи. Может, он предвидел и то, что во время швартовки три чайки, сорвавшись им навстречу с самой высокой скалы, в радостном полете будут приветствовать их? Некоторые считают Хайраддина великим волшебником, который умеет управлять стихиями и понимает язык животных и птиц.

После двух дней вынужденного молчания вновь заиграли музыканты. Исполнители они, конечно, не блестящие; увы, слабоваты и новые «виртуозы», взятые на борт взамен прежних, на первой же стоянке запросившихся домой: они, бедные, так страдали морской болезнью, что им посочувствовал даже юнга – левантинец Пинар, мальчишка непоседливый и совершенно равнодушный к музыке.

– Кому нужен этот мертвый груз на судне? – говорил он. – Давайте избавим их от мучений и бросим в море!

– А кто тебе сказал, что они – мертвый груз? – спрашивал принц, забавляясь разговором с мальчишкой, перенявшим у старших ухватки настоящего морского волка. – Я видел, как они управлялись с вантами и шкотами, крутили ручку лебедки и даже выдерживали короткие смены на веслах.

Когда галиот бросает якорь, юнга отыскивает Хасана, чтобы еще раз пожаловаться на музыкантов:

– Хасан! Эти типы не желают есть ни сухари, ни зелень.

– Не хотят, и не надо. Оставь их в покое.

– Наверно, им хочется чего-нибудь повкуснее. Я бы дал им на ужин одни очистки.

– Оставь в покое музыкантов и иди надрай колокол. Вообще-то юнгу привлекают музыканты, их инструменты, странные одеяния, широкополые, украшенные перьями шляпы. Матросская жизнь Пинару нравится, он понимает, как ему повезло, что он попал на судно Хайраддина, но у музыкантов жизнь тоже, наверно, замечательная. Они путешествуют по городам и деревням, бывают при дворах государей, играют на праздниках, присутствуют при всяких важных событиях, им предоставляют лучшие места на парадах, всячески привечают и платят здорово. И все же он ворчит:

– Этим типам выпала честь играть на военном корабле, так пусть терпят трудности и не привередничают!

А теперь еще музыканты спрашивают у Пинара, где им можно расположиться на ночевку. Им хотелось бы спать на берегу.

– Господа, я же сказал вам, на море полный штиль, качки не будет. После того, что было, благодарите небо, что живы остались. Может, вам еще пуховые перины подать? Нам, солдатам, специальных условий не положено.

Пустое дело – пытаться объяснить что-то Пинару: ведь он родился в трюме корабля на куче снастей под грохот пушечной пальбы и стоны блюющих пассажиров. Пинар – сын берберского матроса и невольницы, захваченной во время какого-то набега, и вырос он среди гребцов, бочонков с порохом, под адский шум абордажей и стук мисок с рыбной похлебкой.

Когда музыка смолкает, музыканты устраиваются на палубе у самого борта. Один правит шпагу, другой проверяет ружейный замок, третий починяет распоровшийся мешочек для пороха. Юнга спешит рассказать обо всем своему другу – раису.

– Хасан, а музыканты готовятся к битве всерьез! – говорит он с очень довольным видом и, вытащив из кармана кусок засахаренного бергамота,[5] отламывает половинку и дает ее принцу. Потом снова хмурится:

– Хасан, сегодня я испугался!

– Наверно, для этого у тебя была слишком много свободного времени.

Судно покачивается на волнах, словно на мягких подушках гарема. Если не считать сиреневой полоски на горизонте, небо, поверхность воды, скалы, судно – все выглядит сероватым, призрачным. Опускается тихая безмятежная ночь; свежий, промытый штормом воздух – как вознаграждение за два страшных дня.

– А мне не должно быть страшно, я же родился в море!

– Ничего, Пинар, – утешает мальчонку Хасан, притягивая его к себе и трепля по смешному скошенному подбородку. – Страх надо загонять в желудок, там ему место. – Хасан откусывает кусочек бергамота: – Вкусно. У кого стащил?

Пинар в ответ только фыркает.

5