Серебряная рука

В общем, все обитательницы гарема были счастливы опекать Анну де Браес, как дочь, и гордились тем, что могут за ней ухаживать. Однако Анне были в тягость забота нескольких матерей сразу, и она постаралась поскорее от нее избавиться, предпочитая всем свою добрую и ласковую няню – старого Османа. И все же женщин из гаремов – и молодых, и старых – связывали с Анной узы глубокой симпатии. Не раз им приходилось выступать в роли учительниц – в знаниях Анны оказалось множество пробелов. Она почему-то совершенно терялась перед самыми естественными, но непостижимыми для нее тайнами, хотя и провела над книгами большую часть своего детства и отрочества. Женщины считали просто своей обязанностью просветить ее относительно всего и вся.

Так, когда однажды утром Анна, проснувшись, увидела, что рубашка ее испачкана кровью, она решила, что ее поразила серьезная, может даже смертельная, болезнь. Самая юная и нежная из наложниц Аруджа нашла девочку, спрятавшуюся от посторонних глаз за зеленой изгородью, и объяснила ей, что это всего-навсего нашедшие выход жизненные соки, что так бывает у всех женщин и нужно только радоваться этому и молить Всевышнего об очищении. Наложница Лунте Бима, присланная в подарок бейлербею одним очень далеким племенем чернокожих, решила даже возжечь маленький костер перед изображением своего бога, чтобы он одарил покровительством новую женщину, ее новую подругу Анну де Браес, не сведущую в столь простых делах. Дамы из гарема, только что вышедшие, как и она, из детского возраста, казались Анне зрелыми женщинами, возможно даже преждевременно состарившимися от сидения в четырех стенах и невозможности выйти за пределы сада. Нельзя сказать, что жизнь самой Анны отличалась свободой и разнообразием до того, как она поднялась на борт папской галеры, но то была совсем иная жизнь.

Для придворных дам оставалось загадкой, как случилось, что Краснобородые не проявили никакого интереса к Анне как к женщине. Когда ее привезли, она, такая худенькая и бледная, была действительно малопривлекательной. А может, раисы просто боялись ее раздавить своей тяжестью? Или решили, что она должна быть подружкой только Хасана? Ведь Хасан очень часто проводит с ней время, а это для обожающих его женщин гарема еще один повод к тому, чтобы проявить об Анне особую заботу.

Под руководством таких прилежных и внимательных наставниц Анна усвоила все, что должна знать и уметь девушка. Она научилась вышивать восточные узоры, ткать, ухаживать за своим телом и лицом, подхватывать на лету всякие сплетни и новости, готовить восточные сласти и напитки, танцевать, освоила технику восточной каллиграфии, искусство массажа в восточных банях и многое другое.

Образование Анны совершенствуется не только в гареме. Она овладевает теорией и разными практическими навыками во всех уголках огромного дворца: на кухнях, где готовят и повседневную еду, и изысканные праздничные кушанья; в огромных прачечных, в медресе, в манеже для чистокровных лошадей и даже в тире, где она обучается меткой стрельбе. В общем, всюду, куда строжайше запрещено заглядывать любой другой девушке. Но только не ей. Она заходит, куда ей хочется, с таким спокойным и безмятежным видом, словно к себе домой, но соблюдая при этом все полагающиеся нормы приличия, так что ни одному стражнику или смотрителю и в голову не придет прогнать ее или даже вежливо заметить, что ей в этом месте быть не положено.

Все во дворце привыкли видеть девушку в самых неожиданных местах – одну или вместе с Пинаром, который после злополучного посещения Анной зверинца старается всюду следовать за ней, чтобы убедиться, что она не заплутает и найдет дорогу обратно, или с принцем Хасаном, относящимся к Анне как к младшей сестренке и подружке.

К сожалению, у Хасана мало времени для отдыха и развлечений, заботы о царстве поглощают его целиком, и он часто подолгу отсутствует, что огорчает не только Анну, но и капитана Жан-Пьера, который любит поговорить с принцем на своем родном языке о событиях, происходящих за морем.

6

Как-то на закате, когда Хасан со своей свитой выходит после вечерней молитвы из мечети, навстречу ему бежит Жан-Пьер – чрезвычайно взволнованный и расфуфыренный, как павлин. Платье капитана какого-то немыслимого фасона, а башмаки – из пятнистой шкуры дикого зверя.

– Я заказал их специально: пусть все видят, что я действительно был в Африке! – восклицает он, тыча в башмаки концом изящной витой трости.