Серебряная рука

— Месье Лерой торгует пушками? — На этот раз Пьер-Луиджи Фарнезе обращается к послу с откровенным вызовом, прикрываясь тем, что говорит о его друге. — В Тунисе французских пушек было немного, но все-таки кто-то должен был их туда поставлять.

— Торговля не запрещена.

— Верно. Более того, это вполне законная деятельность и достойна похвалы. Однако, может быть, король Франциск не знает или, простите, не одобряет, что его подданные-католики продают оружие неверным и что под знаменами ислама гремят пушки, на которых оттиснуты французские лилии? Король многого не знает.

— Король Франциск знает, чем торгует Франция, — вмешивается Ноэль Лерой, — но при всем своем уважении к вам мы не обязаны отчитываться. Во всяком случае мы очень благодарны за полученные сведения о том, что корабли императора будут патрулировать и защищать красивейшее побережье Италии и что стоять на рейде они будут в Палермо, Трапани и Гаэте.

С этими словами банкир делает легкий поклон, как бы в знак примирения, так что теперь разговор мог бы продолжаться в более спокойном тоне, если бы на пороге зала для аудиенций не появился слуга, вызывающий Жан-Пьера де Лаплюма и Ноэля Лероя для беседы с императором и хозяевами дома.

7

— Хорошие, маленькие мои, не волнуйтесь, спите спокойно. А я должна придумать себе какое-то занятие, чтобы не сойти с ума от скуки.

Мадам Женевьева зовет слуг. Она решила навести чистоту и порядок в доме.

— Прямо сейчас? — спрашивают несчастные слуги, которые уже немного выпили в своих комнатах или на улице, когда выходили, чтобы хоть одним глазком посмотреть на большой праздник.

— Прямо сейчас, — подтверждает Деодато, управляющий. — Мадам приказала почистить подоконники, створки окон и лепнину, в которых, как она говорит, полно пауков, муравьев и других бесполезных насекомых.

— Я понял, — бормочет слуга, который любит во всем точность и определенность. — Под предлогом, что мадам наблюдает за нашей работой, она тоже будет стоять у окна и смотреть на улицу, но при этом никто не посмеет сказать, будто она делает это из любопытства.

И так как они хорошие слуги, к тому же им хорошо платят и хорошо кормят, они, вооружившись щетками и скребками, без лишних разговоров принимаются выгребать из оконных щелей пыль и насекомых, которых не жалует Женевьева.

8

Казалось, это невозможно, но Хасан чувствует, что будто раздваивается: теперь в нем одновременно живут два человека. Один с блеском и знанием дела отвечает на вопросы императора, рассуждая о преимуществах морских и сухопутных торговых путей, об удобстве векселей, получающих все большее распространение, товарных штампах и печатях, о ценности различных монет, другой пытается разгадать тайну Анны.

«Что она думает? Что чувствует? Что означает ее поведение?»

«Вечные страдания доставляет влюбленным неумение читать в душах друг друга. Но даже если бы они могли читать их так же просто и ясно, как букварь, то все равно не были бы счастливы, потому что хотели бы находить в них слова, фразы, мысли и выражения, созвучные собственным мечтам», — думает про себя взволнованный Жан-Пьер де Лаплюм. Заботясь о выполнении возложенной на него миссии, он одновременно наблюдает и за тем, что происходит между молодыми людьми. «Анна — внимательная и любезная собеседница, идеальная хозяйка аристократического дома, истинная дама с королевскими манерами, — думает Жан-Пьер, с восхищением наблюдая за прекрасной женщиной, сидящей по правую руку от императора и с естественным интересом рассматривающей чужестранца, которого она якобы видит впервые. — Анна — настоящее чудо».

«Он умен и образован», — думает император, слушая юношу и сразу относя его к тем, кого хотел бы переманить у своего зятя, короля Франции, как уже не раз поступал с другими его людьми, включая и Андреа Дориа. Карл знает, что могущество империи определяется не только обширными владениями, не только сильной армией и мощным флотом, но и способными людьми.

«Если бы мое изображение изваять из мрамора, то я мог бы стоять в своем зале скульптур античных героев», — мечтает герцог Герменгильд, убаюканный музыкой, которая доносится и сюда, утомленный давно наскучившей ему беседой.

Анна неподвижно сидит с рассеянной, ничего не значащей улыбкой, но Хасану видится, как она поднимается со своего кресла, подбегает к нему и, схватив за руку, тащит к двери, чтобы навсегда убежать вместе с ним. Но все это лишь пустые любовные фантазии.

«Почему она молчит? Почему не подаст никакого знака?» — в отчаянии думает Хасан, продолжая смотреть на Анну, живую, настоящую, хотя со стороны кажется, что он смотрит только на императора. И находя ее еще более прекрасной, желанной и недоступной, чем та воображаемая Анна, которая постоянно терзает его душу, он уже близок к тому, чтобы возненавидеть обеих.