Серебряная рука

При подписании присутствуют: нотариус-турок, заверяющий документ, составленный на трех языках; дворцовый казначей, банкир-еврей, привезший требуемую сумму; босой монах — новый духовник, о котором мечтал маркиз и которого он может держать теперь при себе, и, конечно, сами супруги Комарес во всем великолепии: она — растроганная и взволнованная, он — как всегда, желчный, раздражительный, мрачный, не отрывающий взгляда от выкладываемых золотых монет. Сидящий на почетном месте принц Хасан подписывает документ от имени Арудж-Бабы, султана Клемсана, Туниса и Серселя, царя алжирского, бейлербея: титул этот был дарован ему Великим Султаном всей Оттоманской империи.

В тот же вечер скромное судно испанского банкира отчаливает со своим законным, то есть сполна оплаченным грузом. У судна вполне мирный вид, но оно сверх всякой меры оснащено всевозможным оружием, в том числе легкими мортирами. В порту всем, конечно, это известно, но получен приказ делать вид, будто никто ничего не заметил, чтобы не создавать никаких препятствий для отъезда маркиза Комареса. Он расплатился и теперь отбывает на родину.

Море штормит, и волны швыряют судно с борта на борт, но Комарес стоит на мостике и смотрит на вражеский город так, словно хочет испепелить его этим своим прощальным взглядом. Его супруга, похоже, забыла о прежних распрях и, стоя подле маркиза, умоляет его не подвергать опасности свое здоровье и укрыться от непогоды в кормовой каюте.

— Вы бледны, — говорит она, — вам вредно стоять на таком ветру. Подите прилягте. На этом судне пассажирам не дают даже горячего питья.

Шарлотта приняла решение не опережать события, время расплаты еще придет. А пока ей нужно придерживаться роли верной жены и маркизы.

5

Когда Пинар сообщает Анне де Браес, что испанское судно скрылось за горизонтом, девочка чуть не плачет от радости.

— Хоть море очень неспокойное, думаю, назад они не вернутся. Теперь это уже невозможно. Комарес скорее согласится уйти на дно к рыбам, чем снова пристать к этому берегу.

С радостными криками Анна бежит через залы и дворы, соединяющие гостевой павильон, где она живет до сих пор, с апартаментами принца Хасана.

— Осман, ура!

Старик открывает дверь, и Анна бросается ему на шею:

— Осман, они уплыли в Испанию, а меня оставили здесь!

— Ну и что? Ты же знала об этом, к чему так волноваться?

— Пойми, все кончено. Никаких проволочек больше не будет, они уплыли, уплыли!

Да, Анна была уверена, что ее родственники и опекуны Комарес даже не подумают платить за нее выкуп, но до самого последнего момента — теперь она может в этом признаться — девочка опасалась, что испанскому банкиру поручено выкупить ее за деньги короля.

— Осман, мне нигде не было так хорошо, как здесь. Пусть это продолжается вечно. Я чувствую себя свободной!

Старик просит Анну не забывать, что она вовсе не свободна. Всем известно, что Краснобородые — очень суровые хозяева.

— Ты ошибаешься, полагая, что они будут заботиться о тебе.

— У меня есть ты, дорогой Осман, и никто мне больше не нужен. Раньше у меня было много хозяев, и все они слишком уж заботились обо мне.

Анна не забыла всех своих испанских тюремщиков — учителей, наставников, духовников, дуэний, горничных, служанок, всегда бывших при ней в ее комнате, за столом, на прогулках.

— Так и вижу, как они стоят все по ту сторону моря и поджидают меня. А я здесь, с вами и люблю вас. Я счастлива. — И вдруг с рыданиями бросается на грудь старика.

— Так ведь это хорошо, что ты счастлива, доченька! Слезы, как известно, не менее заразительны, чем смех, и Осман начинает всхлипывать вместе с Анной. Вдруг, подняв глаза, он видит перед собой принца Хасана.

— Что здесь происходит?

Осман Якуб, у которого по щекам льются слезы, неуклюже пытается изобразить поклон и заодно дать понять девочке, что они уже не одни, но Анна ничего не замечает и продолжает рыдать так, что прыгают, как при пляске, все многочисленные оборки и буфы ее полуиспанского, полутурецкого наряда.

— Дай ей успокоительную настойку, — совершенно бесстрастно говорит Хасан, хотя Осману ясно, что принц в замешательстве. — Когда освободишься, зайди ко мне в обсерваторию.

На этот раз Анна его слышит и, шмыгая носом, пытается унять слезы. Но Хасан уже исчез.

Девочка опускается в коридоре на пол и обхватывает колени руками, совсем как обиженный ребенок.

— Осман, что я ему сделала? С тех пор как уехал Баба, я от него слова не слышала.

— Не говори глупостей. Вчера вечером вы что-то вместе читали в саду и не давали мне уснуть.

— Но мне же все время приходится его искать!

— Вот уж труд, когда живешь в двух шагах от него!

— Ты ничего не понимаешь. Это неприлично, ведь я же все-таки дама.

— Ну, пошли готовить отвар. — Осман ведет ее в комнатушку, где он занимается своей алхимией. — Будущий царь не может тратить время на девчонку, которая с утра до вечера ничего не делает! И вообще, он же тебе не брат, чтобы заниматься еще твоим воспитанием.

Анна смотрит на него, недоуменно вытаращив глаза:

— Я знаю. Но при чем здесь это?

Осман Якуб ставит ее на место, логично заметив: