Серебряная цепь

В Малибу был октябрь, но из-за жары, охватившей калифорнийское побережье, казалось, что стоит август. Сад был сухим, несмотря на то, что его поливали каждое утро, а земля высохла и потрескалась. Горячий ветер дул с гор, склоняя деревья и срывая листья с кустов. По всему побережью были развешаны предупреждения о возможности лесных пожаров, и Констанс, несмотря на соседство океана, держала наготове длинные шланги рядом с большими емкостями очень дорогой здесь воды. Пока они лениво болтали, сверху пролилось несколько капель, и Констанс, нахмурившись, встала и исчезла за углом. Через несколько минут она вернулась, сокрушенно качая головой.

— Теперь он поливает крышу, — сказала она, имея в виду садовника, кузена Хуаны.

— Это обязательно? — вдруг встревожилась Дана, подумав, что упускает какую-то важную предосторожность.

— Господи, да нет же. Я велела ему полить живую изгородь, но, наверное, сказала не те слова, и он поливает крышу. — Обе женщины рассмеялись и расположились в креслах.

— Ты прекрасно сделала, что оставила сына у нас на ночь. Ему нравится, когда его балует Хуана.

— И я.

— И Джосс. Жаль, что он не бывает здесь чаще. Нам нравится возиться с ним. Почему бы тебе не оставить его на весь уик-энд? Джосс на седьмом небе от счастья, когда у него есть аудитория, которая не может его критиковать. Он убежден, что Уэллес прекрасно все понимает, когда он, усадив его на кушетку, рассказывает всякие истории. Ты бы видела это: глаза мальчика становятся такими большими и круглыми, а Джосс увлеченно декламирует. Действительно, кажется, что он прекрасно понимает, о чем речь.

— Он очарован своим дедушкой, это точно, но я не могу долго оставаться без малыша, — призналась Дана. — Я не знаю, когда мы сегодня вернемся. Жаль, что вы с Джоссом не идете. Будет интересно.

— Это не для меня, дорогая. Я свожу такие посещения к минимуму, — решительно ответила Констанс, говоря о выставке и благотворительном вечере для Комитета по охране природы Санта Моники в музее Дж. Пола Гетти, куда собирались в этот вечер Дана с Адамом. — Я терпеть не могу эти толпы людей, — сказала она, театрально пожав плечами, и удовлетворенно вздохнула. — Слава Богу, такие вечера меня больше не интересуют Я оставляю их вам с Адамом.

— Мне тоже не особо нравятся такие вещи, — призналась Дана, — но Адам настаивал. Он столько сделал для меня, а я мало что могу сделать для него, поэтому не хочется отказываться.

— Ты его Пигмалион.

— Констанс, — запротестовала Дана, — неправда. Адам так не думает обо мне.

— Нет, — согласилась женщина, повернув зонтик так, чтобы ее лицо было в тени. — Но именно он поддерживал твой интерес к рисованию, ты же не можешь этого отрицать.

— И не буду. Если бы не Адам, вряд ли я когда-нибудь снова стала бы рисовать.

— Стала бы. Но без его помощи тебе трудно было бы заставить себя. Ты не согласна?

— Конечно, согласна. — Дана вытянула ноги и положила голову на спинку кресла, наслаждаясь редкими в последнее время минутами отдыха. Она работала семь дней в неделю в своей гостиной-студии в маленьком коттедже, готовясь к выставке на первой неделе декабря, которую организовал для нее Адам. — У меня не хватило бы смелости позволить кому-нибудь взглянуть на мою работу, не то что устроить выставку.

Она вспомнила единственную свою ссору с Адамом, когда он настоял на том, чтобы привести друга, известного искусствоведа из Лос-Анджелеса, в коттедж, чтобы показать ему работы Даны.

— Я еще не готова, — почти кричала она на бородатого мужчину, который стоял напротив нее, скрестив руки на груди.

— Нет, ты готова, — сурово настаивал он, — оставь все как есть. Его другом, прибывшим, как и было условлено, оказалась очаровательная женщина лет сорока, которая после часа детального осмотра немногих картин Даны предложила ей устроить выставку тогда, когда накопится достаточно полотен, чтобы "по ним можно было составить представление о ее мировосприятии". На следующий день Дана мрачно объяснила Констанс, что она имела в виду "достаточно", чтобы не пустовали стены в галерее.

— Тогда ты должна рисовать больше, дорогая, а Хуана и я позаботимся о ребенке.

Дана заложила руки за голову и приподняла ноги от земли. С ободрением и поддержкой Адама и Констанс и радостными похвалами Джосса, которыми он прожужжал ей все уши, она провела последние шесть месяцев, увлеченная работой, пытаясь перенести ощущение естественного освещения на полотно. Результат ошеломил даже ее. Большие полотна были наполнены таким светом, какой она даже представить себе не могла несколько лет назад. Она вспомнила о незаконченном полотне на мольберте, и ей захотелось вернуться рисовать. Но жаль было упускать редкую возможность поговорить с Констанс наедине.

— Адам просто удивительный человек. Он подтолкнул меня к этому и направил, но ничего не навязывает, оставляет меня сражаться со своими демонами одну.

— Вы уже стали любовниками?

— Констанс… — Дана широко раскрыла глаза, вдруг выпрямилась, ее лицо вспыхнуло.

— Ну?

— Ну… — Дана запнулась, и женщины рассмеялись. — Да.

— Я так и думала.