К ее удивлению, он прикоснулся рукой к ее щеке.
– Ну же, сделай это, – произнес он усталым голосом. – Кто-нибудь обязательно прикончит меня рано или поздно. Почему бы не сделать это тебе?
Мири с трудом сглотнула слюну, стараясь сохранить свою злость и решительность, вспомнив все зло, которое причинил ей этот охотник на ведьм: потерю доверия, родного дома, семьи, разорение острова Фэр. Но в ярком свете молнии она разглядела лицо Симона Аристида, человека, у которого, как верила она, больше не было души. В глубине его единственного темного глаза она увидела одиночество, страдание и усталость духа.
Он не просто провоцировал ее, как сделал это в Париже. Симона действительно не волновало, жив он или мертв. Мири отчаянно думала, как они дошли до этого, наивные юноша и девушка, однажды повстречавшие друг друга в полночь на холме. Для Симона даже его собственная жизнь потеряла всякую ценность, а она, Дочь Земли, угрожавшая его жизни, была ничуть не лучше.
Когда она опустила руку, по телу ее прошла дрожь, нож выскользнул из ее пальцев, глухо ударившись о землю. Высвободившись от Симона, она закрыла глаза от нахлынувших переживаний, которые он всегда возбуждал в ней: гнев, сожаление, боль и отчаянное стремление к тому, что могло бы произойти.
– Будь ты проклят! – воскликнула она, заливаясь горькими слезами, которые смешались с холодным дождем.
– Слишком поздно.
– Ч-что?
Она вздрогнула от его прикосновения к ее щеке. Он вытер дождинки с ее лица большим пальцем.
– Твое проклятие, моя дорогая. Оно слишком запоздало, я уже побывал в аду.
Мири дрожала так, что не устояла бы на ногах, если бы Симон не обнял ее за плечи. Она испуганно замерла, но он осторожно прижал ее к себе. Как бы она ни презирала себя за это, но от слабости уткнулась лбом ему в плечо. Он опустил большую руку ей на затылок, погладил по волосам и прошептал, что все хорошо.
– Хорошо? – задохнулась она. – Да ты понимаешь, что я никогда не держала оружия в руках, никогда не пыталась сделать кому-нибудь плохо, пока не появился ты?
– Знаю. Извини.
Утерев слезы и капли дождя с лица, она справилась со своими путаными чувствами и сосредоточилась только на том, что имело для нее смысл, – на лошади, которая стояла рядом и дрожала.
– Твоя лошадь замерзла и напугана, – сердито доложила она Симону. – Надо укрыть ее от дождя.
Маленький сарай за домом был уютный и сухой, воздух наполнен запахами, которые Мири всегда считала успокаивающими и знакомыми, – запахами сена и лошадей. Поежившись от промокшей одежды, Мири указала на пустое стойло. Симон завел свою нервную лошадь внутрь.
Это было странное завершение их конфликта – молчаливое согласие в заботе о лошади, которую Симон называл Элли. Но Мири решила, что им обоим легче общаться с лошадьми, чем с друг с другом.
Вилоу просунул голову из-за перегородки своего стойла и тихо фыркнул. Упрямый пони был не столько напуган, сколько заинтересован гостями в его хлеву. Но голуби на жердочках притихли. Мири чувствовала, что они зорко следят за ними своими глазками-бусинками. Ее птицы были потревожены вторжением Симона Аристида точно так же, как она.
Пока Мири рылась в сундуке в поисках полотенец, она краем глаза разглядела Симона. Он казался незнакомым, совсем не таким, каким она его помнила, не тем красивым мечтательным юношей, но и не страшным Ле Балафром из ее кошмаров.
Он выглядел старше, измученнее, его мокрые волосы убраны назад, открывая бородатое лицо со шрамом. Когда она видела Симона в последний раз, он был побрит, старался выглядеть мрачным, чтобы приводить в ужас на всех, кто встречался ему на пути, включая ее.
Но не было ничего нежнее, чем его отношение к лошади, которая все еще дрожала, фыркая от страха.
– Спокойно. Тише, моя красавица, – бормотал он, гладя шею лошади широкими сильными движениями. – Все закончилось. Ты теперь в порядке.
Мири удивленно смотрела на него. Никогда не видела она, чтобы Аристид был таким ласковым с кем бы то ни было.