Серебряная звезда

Мы провели утро, бродя за дядей Тинсли по дому, а он объяснял нам, что из вещей имеет для него значение. Он поднимал, например, ножичек с ручкой из слоновой кости для вскрытия конвертов или треуголку и объяснял, откуда появились эти вещи, кто ими владел и почему это чрезвычайно важно. Я сообразила, что, в сущности, все было устроено таким образом, что только он один все это понимал.

– Это место как музей, – произнесла я.

– А вы – его куратор, – добавила Лиз.

– Хорошо сказано, – ответил дядя Тинсли. – Но все было в порядке до тех пор, пока я не провел последнюю экскурсию. – Мы стояли в бальном зале. Дядя Тинсли стал осматривать все вокруг. – Я допускаю, что это место немножко захламлено. Эту фразу употребляла Марта. Я всегда любил коллекционировать вещи, но когда она была жива, она помогала мне контролировать мои порывы.

В конце концов дядя Тинсли позволил нам выбросить старые газеты и журналы и сложить их на чердаке, а вниз в подвал спустить коробки с образцами минералов, шпульки с нитками с фабрики и бумажные деньги конфедератов. Мы вымыли окна, проветрили комнаты, отскоблили полы и полки и пропылесосили ковры и занавески старым пылесосом образца 1950 года, который напоминал космический корабль.

К концу недели дом стал выглядеть немного лучше. И все же он не мог бы соответствовать мнению большинства людей об опрятности и аккуратности. И следовало принять факт, что вы живете не в обычном доме, а в месте, больше похожем на лавку старьевщика, переполненную всевозможными очаровательными вещами – если у вас хватает мозгов, чтобы понять их ценность.

Тушеное мясо оленины и яйца были основными составляющими диеты дяди Тинсли. Он уже не стрелял больших оленей в виде трофея, но, если убивал двух-трех за сезон охоты, потом обрабатывал мясо, дважды заворачивал его и затем хранил в подвале в холодильнике. Еды хватало до конца года. Так что вечером у нас была тушеная оленина с морковью, луком, помидорами, картофелем и иногда с ячменем. Мясо было более жестким, чем курятина в пирогах, и иногда приходилось как следует поработать челюстями, прежде чем его проглотить, но оно всегда было приправлено пряностями и всегда было вкусным.

Спасибо мистеру Манси, старому соседу, восьмидесяти трех лет, который косил большой луг, так что дяде Тинсли не нужно было покупать яйца и овощи, а горячую кашу он делал из овсянки, которую покупал в продуктовом магазине. Но он решил, что растущим девочкам необходимо молоко и сыр, плюс у нас кончались такие важные вещи, как соль, и в конце нашей первой недели дядя Тинсли заявил, что настало время отправиться в бакалейную лавку. Мы взобрались в пикап с деревянными панелями, который дядя Тинсли называл «Деревяшка». Мы не покидали «Мэйнфилда» со дня нашего приезда, и я горела желанием обследовать округу.

Мы проехали мимо белой церкви и домов, потом двинулись по извилистой дороге, которая вела в Байлер через деревню с кукурузными полями. Я смотрела в окно, когда мы проезжали большое огороженное поле, и внезапно увидела два огромных птицеподобных существа.

– Лиз! – крикнула я. – Смотри!

Птицы напоминали цыплят, только они были размером с пони, и у них были длинные шеи, длинные ноги и темно-коричневые перья. Головы их покачивались, когда они ступали большими осторожными шагами.

– Что это за чертовщина? – спросила я.

Дядя Тинсли захихикал.

– Это эму Скрагга.

– Как страусы, да? – уточнила Лиз.

– Почти.

– Это домашние птицы? – спросила я.

– Считается, что нет. Скрагг думал, что может на них заработать, но чего-то не рассчитал. Теперь они всего лишь уродливейшее украшение газона.

– Они не уродливые, – возразила Лиз.

– Рассмотри их поближе.

Как только мы приехали в Байлер, дядя Тинсли устроил нам то, что он назвал «тур за пять центов». Главная улица, Холлидей-авеню, была обсажена большими деревьями. Здания на ней были старомодными, построенными из кирпича и камня. У некоторых были колонны и затейливая резьба, на одном доме висели большие круглые часы с римскими цифрами. Можно было представить, что прежде Байлер был оживленным и процветающим городом, хотя сейчас было видно, что за последние пятьдесят лет в нем ничего нового не построили. Было много пустых витрин, в них для маскировки заклеили крест-накрест стекла. Записка на одной двери гласила: «Вернусь через пять минут», будто хозяин собирался вернуться, но так этого и не сделал.

Может быть, дело во влажном воздухе, но Байлер поразил меня тем, что он какой-то сонный. Казалось, люди двигались очень медленно, а многие из них и вообще не двигались, просто сидели на стульях под навесами магазинов. Мужчины в рабочих халатах разговаривали, шутили или, откинувшись на спинку стула, жевали табак и читали газеты.

– Какой тут год? – пошутила Лиз.

– В этом городе никогда и не начинались шестидесятые, – ответил дядя Тинсли, – и людям это нравится.

Он остановил «Деревяшку» на красный свет. Старик в фетровой шляпе начал переходить улицу перед нами. Когда он был уже на перекрестке, то посмотрел на нас, улыбнулся и дотронулся до шляпы. Дядя Тинсли помахал ему рукой.

– Это кто? – спросила я.