Серебрянные слитки

Не думайте, что мой верный старый армейский товарищ ничего не делал. Петроний оказался в составе группы расследования под руководством местного претора. Он стал незаменим для эдила, занимающегося этим делом (к счастью, не Пертинакса. Убийство произошло в Восьмом квартале, районе римского Форума). Петроний лично провел обыск во всех лавках и лачугах переулка Ворсовщиков. Выяснилось, что склад, где нашли Сосию, принадлежал бывшему старому консулу по имени Карпений Марцелл, который медленно умирал от какой-то болезни в сельском поместье в пятидесяти милях к югу от Рима. Претор принял бы предсмертное состояние за алиби, но Петроний тем не менее, проехал в имение, чтобы убедиться. Это не мог сделать Карпений Марцелл. Он так страдал, что едва ли увидел Петрония, стоявшего у его постели.

Склад был пустым, когда мы его нашли, но мы не сомневались, что он кем-то использовался. Во дворе оставались недавние следы колес фургонов. Любой, знавший, что владелец болен, мог тайно им воспользоваться.

* * *

Во время похорон не произошло никаких инцидентов. Мы с Петронием никого не опознали и чувствовали себя не в своей тарелке.

Теперь ближайшие родственники ждали, когда можно будет собрать пепел. Остальным прощающимся пришло время уходить. Перед тем как уйти, я заставил себя подойти к опечаленному отцу Сосии Камиллины.

— Публий Камилл Метон.

Я впервые встретился с ним после того случая с Пертинаксом. Этого человека было легко забыть: гладкое овальное лицо, практически лишенное выражения, отстраненный взгляд с намеком на оправданное презрение. Это также оказался единственный раз, когда я видел его с братом. Лысый Публий выглядел старше, но сегодня во время официальной церемонии голова была прикрыта, и когда он отвернулся от меня, я заметил красивый и решительный профиль, который отсутствовал у Децима. Когда он отошел, послышался слабый запах мирры. Я также заметил золотой перстень с большим изумрудом, с инталией. Эти свидетельства холостяцкого тщеславия я не замечал раньше. После того как я обратил внимание на эти вещи, которые казались такими неважными, я почувствовал себе еще более неловко.

— Господин, наверное, это последнее, что вы хотели бы от меня услышать… — По его выражению лица я понял, что не ошибся. — Господин, я обещаю вам… я обещаю ей… я найду того, кто убил вашего ребенка. Чего бы это ни стоило и сколько бы времени ни отняло.

Он уставился на меня так, словно разучился говорить. Юлия Юста, жена его брата, легко коснулась моей руки. Она метнула на меня полный раздражения взгляд, но я остался на месте. Публий мягко и печально улыбнулся, но эта мягкость лишь скрывала твердость, которую я не видел раньше.

— Ты уже вполне достаточно сделал для моей дочери! — воскликнул он. — Уходи! Оставь нас всех в покое!

Его резкий голос поднялся до крика.

Это было неприятно. Утренняя звезда померкла для нас обоих, и вот он я, здесь, пристаю к нему. Он не знал, кого еще винить, поэтому обвинял меня.

Тем не менее причина заключалась в другом. Это было неприятно, потому что Публий Камилл Метон выглядел, как человек, печаль которого мешает суровому самоконтролю. Этот человек сломается, но не сейчас, не на публике, не сегодня, не здесь. Раньше он был таким убедительным, но эта потеря потрясла его.

Я страдал из-за потери его полного жизни ребенка так же искренне, как и он. Мне было его жаль из-за нее. Ради нее я обратился к нему с открытым сердцем.

— Господин, мы разделяем…

— Мы ничего не разделяем, Фалько!

Он ушел прочь.

Я смотрел на бледную жену сенатора, которая взяла на себя обязанность поддерживать брата мужа на протяжении этого ужасного дня. Она подвела его к погребальному костру. Слуги собирали младших детей. Рабы семьи сгрудились вместе. Важные люди, собиравшиеся уходить, пожимали руку сенатора и провожали его брата серьезным взглядом.

Я знал, что могу установить контакт с сенатором. С его младшим братом Публием я просто сотрясал воздух, но с Децимом мы всегда могли поговорить. Я ждал.

Два брата разделяли жизнь Сосии, теперь они разделяли ее уход. Теперь председательствовал Децим. Публий только неотрывно смотрел на кости на костре. Отец Сосии стоял отдельно от других, в одиночестве, а ее дядя готовился полить угли вином. По его сигналу прощающиеся стали уходить. Децим замер у костра, ожидая, когда посторонние уйдут.

Как и принято на похоронах, Децим вежливо позволял посторонним высказать соболезнования, затем прошел к Петронию Лонгу, официальному лицу. Сенатор остановился в трех шагах от нас и заговорил усталым голосом. Его усталость была сродни моей.

— Начальник стражи, спасибо за то, что пришел. Дидий Фалько, скажи мне, готов ли ты продолжать заниматься этим делом?

Никакой суеты. Никакой ссылки на расторжение мною нашего контракта. И мне не убежать. Я ответил с нескрываемой горечью.

— Я буду продолжать! Команда магистрата зашла в тупик. На складе ничего не обнаружено. Никто не видел преступника, его перо никак не опознать. Но, в конце концов нас к нему приведут серебряные слитки.

— Что ты намерен делать? — нахмурившись, спросил сенатор.