Серебряное озеро

«Милостивый государь!

Доктор Ламетри известил меня о Вашем решении отправиться на воды. Хотя мне будет недоставать Вашей любезной и поучительной беседы, я не стану препятствовать Вашему желанию, затем что уверен: основательное лечение поправит Ваши нервы и Ваше слабое сердце.

Желаю Вам благополучного выздоровления, а по меньшей мере уповаю, что супротив нынешнего здравие Ваше не ухудшится.

F.R. [15]»

Подорожная грамота! И в тот же вечер Вольтер выехал в Лейпциг, где устроил чтение Фридриховых сатир, каковые даже намеревался напечатать. Но во Франкфурте его взяли под стражу и отобрали бесценный манускрипт, который снискал бы Фридриху еще больше недругов, чем он уже имел. Схваченный и отпущенный, Вольтер бежал сначала во Францию, где в «Историческом словаре» опубликовал гнуснейшие сведения о частной жизни Фридриха Великого.

Через несколько лет он обосновался в Ферне на берегу Женевского озера — мультимиллионер, патриарх, король.

* * *

Многие годы спустя престарелый Вольтер по-прежнему жил в своем Сан-Суси, то бишь в Ферне, и был королем. Неугомонный, как раньше, беспокойный и тщеславный.

Маленький его замок представлял собою скромную двухэтажную постройку, окруженную деревьями, с круглою клумбой у фасада. Слева от въездных ворот стояла небольшая каменная часовня. Над входом красовалась доска с знаменитой надписью «Deo erexit Voltaire» [16], снискавшей ему смешки друзей-литераторов и ненависть церковников.

В саду у него была крытая аллея из живых грабов, напоминающая длинную залу с окнами, прорубленными на озерную сторону. Оттуда он видел Монблан, который особенно на закате представал во всей своей красе, и синюю гладь Женевского озера, распростертую до Кларана и долины Роны, где скитался, любил и терзался несчастный Руссо.

Сейчас, в вечерних сумерках, старик сидел в своей зеленой беседке и, когда доставили почту, играл в безик с местным священником. Писем было много, с роскошными печатями.

— Простите, аббат, я должен просмотреть корреспонденцию.

— Извольте! — ответил священник и пошел прогуляться по садовой аллее.

Немного погодя старик окликнул друга:

— Аббат, идите сюда, послушайте-ка!

Аббат, который ради своего прихода поддерживал отношения с Вольтером и, не ввязываясь в споры о вероученье, приноравливался к его сумасбродным выходкам, тотчас явился на зов.

— Надобно вам послушать письмо от Фридриха, Великого, единственного, несравненного. Он меня простил, и я пристыжен!.. В последний вечер в Сан-Суси я был раздражен и в сердцах имел низость напомнить ему об отцовской палке. Едва это слово сорвалось у меня с языка, я почуял в воздухе его отпор, однако ж он себя сдержал. А ведь мог бы отпарировать тою палкой, что сыграла некую роль в моей юности, но смолчал — из уважения к моим летам или по иной какой причине. (Кстати, палка оказала свое воздействие и на становление великого Вильяма Шекспира и многих других.) И вот — извините, аббат, garrulitas senilis [17]— он простил меня и пишет так: