Серебряное пламя

— Когда я смогу вновь увидеться с тобой, мой дорогой? — спросила она медовым голосом и придвинулась на полшага ближе, так что Трей даже почувствовал ее запах.

— Позже, — уклончиво ответил он.

Трей пришел сюда повидать друга, а не флиртовать, поэтому он чуть отодвинулся назад и начал обходить Валерию.

Но она остановила его попытку уйти, подняв сложенный веер.

— Когда позже? — спросила Валерия, капризно надув губы.

— Валерия, дорогая, — сказал Трей с усмешкой, слегка коснувшись ее руки, — ты очаровательно дуешься, но я пришел сюда увидеть Эрика. Если хочешь, пойдем со мной и поговорим с ним.

— Он всего лишь второй пианист в парижском клубе, — в голосе Валерии сквозило неприкрытое пренебрежение: ее оценки основывались на деньгах, положении в обществе и одежде. — Он странный, этот Сати, и какой-то взъерошенный, типичная богема. У меня нет желания разговаривать с ним.

— Он замечательный композитор с богатым воображением, — сказал Трей, раздраженный ее неумным снобизмом. — Извини меня, — с этими словами он мягко отстранил Валерию и двинулся к Эрику.

Трей встретил Эрика Сати в Париже в прошлом году на концерте, и, когда он подошел к пианисту, чтобы выразить свое восхищение, они разговорились и неожиданно обнаружили много общих интересов. Оба родились в одном и том же месяце, были страстно увлечены фортепианной музыкой, ненавидели Вагнера, восхищались Шопеном и отвергали традиционные методы обучения.

Как пианист, Трей, по существу, был самоучкой, и поэтому его влекло к эксцентричному молодому композитору, представителю богемы, носившему летящий галстук, бархатную куртку и мягкую фетровую шляпу. В Париже они посещали клубы и кафе, потом за перно и бренди в квартире Трея обсуждали последние произведения Эрика. Благодаря энтузиазму и настойчивости Трея, Сати был представлен Эмме Пибоди, ценительнице авангардной музыки в городе Елена.

Высокая, прямая, словно проглотившая аршин, седовласая и величественная, Эмма разговаривала отрывисто, резко и бесцеремонно, но она понимала музыку и всегда была другом Трею, с самого его детства.

— Я вижу, тебе удалось все-таки отделаться от нее, — грубовато сказала Эмма, когда Трей подошел поздороваться с ней. — Но ты опоздал на концерт!

— С чего мне начинать оправдываться? — спросил Трей с мальчишеской ухмылкой.

— Этого не требуется, — коротко ответила она. — Не выношу Валерию. Ненавижу, когда опаздывают терпеть не могу оправданий. И не пытайся обманывать меня своей замечательной улыбкой, я слишком стара. Побереги ее для флирта, например, с мисс Стюарт. А он очень хорош, — резко заявила она, дополнив свои слова решительным кивком, как будто покупала Сати на аукционе — Чертовски хорош. Что ты сделаешь для меня если я вложу в твоего друга еще пять тысяч?

Трей ответил спокойным, ничего не выражающим, бесцветным тоном:

— Я приду на один из твоих обедов и развлеку гостей сообщением, что ты выдаешь за меня свою внучатую племянницу.

А когда он не выдержал и, улыбнувшись, подмигнул Эмме, перед ней отчетливо всплыл образ отца Трея, каким он был двадцать с чем-то лет назад: ни одна женщина не могла устоять перед ним — как и сейчас перед этим мальчишкой.

— Только лишенный разума поверит, что она влюблена в тебя. — Она оценивающе подняла бровь. — Я отдам тебе все мои деньги, если ты женишься на ней. Во всяком случае, можешь сказать ей об этом.

— О Боже, Эмма, — ответил Трей, шокированный не столько ее прямотой, сколько самой мыслью о женитьбе. — Разве я уже выставлен на аукцион? У меня денег и так куда больше, чем мне нужно.

— Но у тебя нет жены, — дружелюбно напомнила она.

— А она мне не нужна! — Голос его поднялся до такой степени, что привлек внимание присутствующих. Усилием воли он взял себя в руки и тихо произнес: — Не действуй так грубо, Эмма, и дай Эрику дополнительные пять тысяч, а я обещаю тебе быть таким внимательным с твоей внучатой племянницей, что она будет улыбаться всю неделю.

— Ах, мошенник! Но что делать, уж слишком ты красив, как и твой отец. Я знала его еще до того, как он встретил твою мать. Ты знаешь, тогда все женщины в Вирджиния-Сити, как сговорившись, стали вдруг достаточно либеральны, чтобы приглашать к обеду индейца.

— Это не так, Эмма. Женщины обычно хотят того, чего у них нет. И если не получается, они рассматривают случившееся как вызов.

Эти слова прозвучали искренне и просто в устах мужчины, который имел реальный повод для тщеславия.

— Когда-нибудь и ты найдешь девушку, на которой захочешь жениться. — Эмма хотела, чтобы последнее слово осталось за ней.

— Между прочим, мы говорили о пяти тысячах. — Самой последней вещью для Трея Брэддок-Блэка, о которой ему хотелось бы говорить, была женитьба. В списке его жизненных ценностей брак был, пожалуй, на втором месте после проживания в Антарктиде.

— Обедаем у меня дома завтра.

Трей усмехнулся и убрал руку.

— Хорошо, — сказал он очень мягко, — как скажешь.

— Если хочешь знать, мы увидимся с ним позже, — лукаво сказала Валерия Сирилле Шорехэм, когда обе молодые особы, сидя за инкрустированным столиком, пили чай из серебряных чашечек.

— Я тебе не верю.