Серебряное пламя

Она лживая, говорил Трей, страстная и хищная и готова на все ради денег, и Импрес хотелось верить Трею. Но потрясающая уверенность его жены (какое ужасное слово!) и знание мельчайших подробностей о жизни Трея в предыдущую неделю… чертовски точные сведения… посеяли сомнения. Если бы она даже захотела пренебречь всем, что говорила Валерия, считать все ложью, верить только Трею, то и тогда она не могла бы не обратить внимания на перчатки. Они лежали на столе как вызов на бой, прекрасные индейские перчатки, которые еще хранили форму его пальцев. Импрес разорвала бы Валерию на клочки, если бы только это помогло, чтобы Трей безвозвратно и абсолютно стал ее. Только и таким путем она не сможет заставить его любить и хранить верность, подумала она оцепенело. «Мужчины всегда будут мужчинами», сказала Валерия. Она права. Трей, очевидно, всегда действовал в соответствии с этим вольным принципом.

Смятенная и взволнованная, Импрес вспомнила о том, что он просил ее выйти за него замуж. Значит, эти чарующие слова были такой же ложью?

— Надеюсь, вам не приходило в голову, что он женится на вас? — сказала Валерия ласково, словно бы она могла читать мысли в голове Импрес. Она мило улыбнулась, как будто разговаривала с несмышленым беспомощным ребенком. — В самом деле, моя дорогая, на словах Трей сама преданность, особенно в минуты любовной игры.

Не думайте, что вы первая… он очень опытен, не стану отрицать. Но он никогда бы не женился на вас.

От злых слов Валерии у Импрес закружилась голова. Псовым ее порывом было сопротивляться уверенно излагаемым фактам, чтобы не дать разбиться вдребезги своему миру. Но перчатки, светлые и искусно расшитые, лежали на полированной столешнице, притягивали ее взгляд как магнит. Он был неверен. Гнев, оскорбленное самолюбие бушевали в ней: почему она так доверчива, так по-дурацки наивна. Мужчины вроде Трея открыто, без угрызений совести, развлекаются с женщинами; даже Валерия, подумала Импрес, при всем ее самодовольстве, наслаждаясь в постели с Треем, понимает, что тот не признает семейного статуса. Опутанная ложью, она не знала, что думать, не знала больше, кому или чему верить, и когда она снова посмотрела на Валерию, то успела увидеть только искривленные в усмешке малиновые губы. Дурнота внезапно накатилась на нее, и, чтобы не унизить себя полностью перед этой холодной разукрашенной женщиной, Импрес стремглав бросилась вон из комнаты.

Глядя вслед убегающей миниатюрной Импрес в платье цвета спелой земляники, с развевающимися светлыми волосами, Валерия с удовлетворенной улыбкой на накрашенных губах пробормотала:

— Прощай, маленькая девочка с фермы.

На обратном пути в Елену Валерия с удовлетворением поздравляла себя со столь эффективно проведенной разведкой боем. Она улыбалась, глаза у нее сияли. Перчатки оказались просто неожиданной удачей; Трей оставил их перед ленчем с Джудом Паркером, а человек, которого она наняла следить за Треем, потихоньку стащил их. Что ж, оставалось только узнать, как отреагирует на ее визит неискушенная и наивная девочка.

Единственным осложнением, которое следовало принимать во внимание, было подозрение, что мальчик — сын Трея. Вообще говоря, целая куча детей, окружающих любовницу Трея, поражала. Валерии как-то не приходило в голову рассматривать Трея как человека, способного вести семейную жизнь. Но, будучи женщиной практичной, через секунду она отбросила размышления, касающиеся нравственного облика Трея, и сконцентрировалась на более неотложных проблемах. Необходимо придумать причину, по которой она совершила столь неожиданный визит на ранчо, если Трей вздумает упрекать ее. Как в шахматах, необходимо планировать свои действия на несколько ходов веред.

Вбежав в спальню, расстроенная Импрес заперла дверь на замок и замерла, дрожа от волнения. Ему все равно, ему наплевать, билось у нее в мозгу, и с каждой секундой спазмы все больше сжимали желудок, провоцируя рвоту. Разве где-то в душе она не ожидала с самого начала, что счастье ее не может быть долгим? Или не понимала склонности Трея к развлечениям?

— Жизнь продолжается! — сказала она себе резко, чтобы унять дрожь. — Еще никто не умирал от неразделенной любви.

Она заставила себя подойти к креслу и сесть в него. Схватившись за ручки кресла, она напряглась и попыталась перебороть боль в желудке.

Он бросил ее ради Валерии…

Импрес никак не могла остановить дрожь, сознание ее было рассеянным, мысли зашли в тупик, только ужасное чувство потери, словно дикий зверь, разрывало ее внутренности.

Целый час просидела она в кресле.

— Все кончено, — прошептала она. — Прошла любовь.