С того дня Джон и Эстер стали встречаться чаще. Если у Джона выдавалась свободная минутка, он приходил в Хиткок по вечерам. Эстер сидела с ним в своем укромном уголке позади кухни, и они подолгу болтали. Джон, очень осторожно, не называя имени Каролины, рассказал Эстер о воскресных обедах с Харвудами. Эстер, в свою очередь, намекнула ему, что знала об их отношениях и о том, что их считали женихом и невестой. А после этого ни Джон, ни Эстер старались не вспоминать и не говорить об этом.
Чтобы избежать нежелательной встречи со своим хозяином, Джон предпочитал не заходить в большой бар Хиткок. Эстер всегда удавалось заскочить ненадолго в маленькую пивную таверны и посидеть с Джоном за одним столиком, поговорить. Джек и Марта в это время были обычно очень заняты, и Джон подолгу мог держать свою возлюбленную за руку, не опасаясь, что кто-нибудь увидит их.
Поначалу прислуга стала болтать о частых отлучках Эстер из бара, служанки и горничные хихикали, завидев ее, однако Эстер не стала придавать этому значения. Она могла поручиться, что ни Джек, ни Марта не узнают о том, что происходит, так как Эстер хоть и была родственницей хозяина таверны, но одновременно и прислугой в этом доме, а слуги никогда не выдают своих…
Джон часто вспоминал их первое настоящее свидание, прогулку по берегу реки, и решил, что с того дня в его жизни начался новый этап. Этап мучительный для его души и сознания. Обеды по воскресеньям стали невыносимы. Джон подолгу сидел за столом с отсутствующим взглядом, часто терял нить разговора, невпопад отвечал на вопросы. Время от времени он вдруг решал «все бросить» и полагаться на волю случая, дожидаясь, что решение придет само собой. С одной стороны, образ Каролины все еще присутствовал в его сознании, и Джон по-прежнему думал о ней как о будущей супруге. Несмотря на то, что в разговорах он никогда и ничего не утверждал категорически и не обещал ей, однако все же чувствовал себя связанным обязательством, пусть не сказанным вслух, но предполагаемым окружающими. Да, Джон понимал, что увяз по уши в семействе Харвудов!
С другой стороны, у него была Эстер. С каждым днем эта девушка влекла его все сильнее и сильнее, заполняя его разум, вызывая в нем такие мечты и желания, на которые Каролина никогда не вдохновляла его. Холостяцкая пословица «одна — для тела, одна — для души» никак не подходила ему в этом случае. Эстер, честная и порядочная, добрая девушка с щедрым сердцем, всегда вела себя с большим достоинством и вызывала всеобщее уважение. Джону и в голову не могла прийти мысль о том, чтобы просто соблазнить ее. Но противоречивость всей ситуации была в следующем. Эстер вызывала столь нежные чувства, смешанные с вожделением обладать ею, что Джону пришлось признаться самому себе во влюбленности. Влюбленности серьезной, какой он никогда не испытывал и не будет испытывать к Каролине.
С каждой новой встречей Джону становилось все труднее и труднее сдерживать в себе рвущиеся наружу слова любви к Эстер. Он знал, что девушка прекрасно понимает его состояние и каждый раз надеется, что Джон все же произнесет эти слова, в особенности после их поцелуев, во время которых она так искренне и чувственно прижималась к нему и изгибалась от страсти в его объятиях. Но Джон каждый раз заталкивал эти слова внутрь, в последний момент призывая на помощь рассудок. А он говорил Джону, что стоит только ему сказать это, как оба они, Джон и Эстер, могут быть ввергнуты в такую пропасть, из которой невозможно выбраться…
Как-то субботним днем они прогуливались по Пэлл-Мэлл. Как и везде в стране, в Лондоне бедный люд имел свободный доступ во все общественные места наравне с богатыми, а на Пэлл-Мэлл располагались самые дорогие и модные магазины в городе. Поэтому Эстер особенно любила ходить по этой улице. В тот день погода была прохладной, поэтому состоятельная публика была одета в плащи и накидки. Эстер с восторгом рассматривала меха, украшения из перьев и бархатные пальто богатых дам. Вдруг с потемневшего неба закапали тяжелые крупные капли дождя. Эстер и Джон, как, впрочем, и все остальные, бросились искать укрытие, и не нашли ничего лучшего, чем могучий развесистый дуб, под которым они случайно оказались совсем одни. Прижавшись друг к другу и одновременно к шершавой коре дерева, Джон и Эстер молча стояли, пережидая ливень.
Он снял с себя плащ и натянул его на плечи Эстер. Она подняла голову и внимательно посмотрела на него. И тут, глядя на ее мокрое от дождевых капель лицо, влажные рыжие волосы, Джон не выдержал и сказал те самые слова, которые вырвались наконец из его измученного сердца:
— Я люблю тебя! Я люблю тебя, Эстер, и буду любить всю жизнь!
Она побледнела от волнения.
— Я тоже люблю тебя, Джон, — прошептала она в ответ, — люблю со дня нашей первой встречи.
Джон обнял Эстер еще крепче, она обвила руками его шею, и они поцеловались. Так, как не целовались еще никогда, не обращая внимания на обрушивающиеся с неба потоки воды.