Серебряное слово

— С каждым бывает, — отвечает тот на хорошем русском языке. — Садитесь, товарищи.

Они садятся в лодку. Лодка идет по тихой воде. На той стороне — дома, изгороди, орет петух, пасется корова. Систиг-хем!. Населенный пункт! Люди.

3

Прибыв с Лерой в Систиг-хем, Александр Степанович прежде всего зашел на почту за телеграммами.

Был ранний час, и почта оказалась запертой. Он стал энергически поколачивать кулаком в дверь, повернувшись к Лере спиной и, очевидно, совсем не понимая, почему и здесь она не отстает от него ни на шаг.

У его спины было сердитое выражение. К плечам, кепке и брюкам прилипли какие-то соринки — щепочки, соломинки — воспоминание об их общей жесткой постели.

Александр Степанович, его усталое, измятое лицо, покрывшееся за ночь частой щетиной рыжей бороды, его сердитые глаза с воспаленными от бессонницы веками; тусклое, бессолнечное утро; их общая усталость; ее босые, грязные, иззябшие ноги — все это, слившись, превратилось для Леры в нудную, долгую-долгую песню, похожую на завывание ветра в трубе.

Удар кулаком в закрытую дверь. Четкая дробь барабана. Постучит, постучит — и опустит руку. Устал он, что ли? Нет, опять стучит. Видно, у него такая привычка — все делать с передышками, не торопясь.

Стук-стук-стук! Тра-та-та!

Двери не отворялись.

Инженер уже начал было от досады посапывать, а Лера задремала, как конь на ходу, стоя.

— А вы-то зачем сюда пришвартовались, Валерия Александровна? Вам-то что?! — сказал он, видно, не в силах больше сдержать раздражения, и поднял рыжие брови. — Я телеграмму жду из Абакана. Мне лодки нужны. Палатки. Продукты, то, се… А вам что надобно? Пошли бы спать, право. Вот школа. Идите к учительнице. Приютит. Эх!.. Будь я на вашем месте — хорошо! Никаких забот.

Она не ответила.

За дверью раздалось звонкое шлепанье босых ног.

— Кто там?

— Черт. Бес. Дьявол. Ай да систигхемский телеграф! Ай да работнички!

— Сейчас.

Звякнул запор.

Молоденькая телеграфистка, мигая, глядела ка свет.

— Здесь должны быть для меня телеграммы. Из Абакана. Федорову. Александру Степановичу.

— Нету! — вздохнув, ответила телеграфистка.

— А мне? — очень тихо сказала Лера.

— Вам?

В глазах телеграфистки что-то запрыгало.

— А как ваша фамилия?

— Валерия… То есть Соколова. Соколова Валерия Александровна.

— Паспорт.

Удар был такой неожиданный, что Лера уронила на пол сандалии.

Инженер стоял, вздыхая, в уголке, задумчиво и досадливо покусывая губы.

— Ваш паспорт, — повторила телеграфистка.

И Лере опять показалось, что там, в глубине ее глаз, мелькнул веселый дрожащий огонек, как будто что-то пустилось в пляс в этих светлых, только что проснувшихся глазах.

— Вот, — сказала Лера, протягивая паспорт. — Вот, — сказала она с достоинством (и с ужасом поглядела на свои грязные ноги).

— Получайте, товарищ Соколова.

«Валерии Александровне Соколовой. Востребования. Тоджа. Тора-хем. Принято из Кызыла в 20.00. Передано в Систиг-хем 20.15».

А дальше на голубом бланке было одно-единственное слово, выписанное рукой все той же телеграфистки:

«Люблю».

4

Маленькая систигхемская библиотека расположен на во втором этаже большого деревянного дома.

Сквозь окошко библиотеки виден Енисей. Подхваченные течением, плывут по реке одинокие лесины, оторвавшиеся когда-то от своего плота. Несколько лесин лежит на желтых берегах, и непонятно, то ли их опять вот-вот подхватит вода, то ли они долго пролежат тут, будут греться на солнышке, сохнуть и превратятся в конце концов из мокрых лесин в высокосортный строительный лес.

Кроме лесин, из окна виднелись островки, предательски поросшие травой, песчаные отмели, косы.

Берега Енисея, если глядеть сверху, казались извилистыми. Тут Енисей делился на несколько рукавов — река мельчала, и сквозь ее воду просвечивало дно.

…А плотов на реке, как Лера ни вглядывалась, было почему-то не видать: то ли они успели уйти далеко вперед, по направлению к Кызылу, то ли еще не вышли из Кампы — поселка рубщиков, то ли сели на мель посередине реки.

— Ты видишь плоты, Хургулек?

— Нэт. Нычего нэ видать, товарищ Лэри, — отвечает систигхемская библиотекарша.

Хургулек пятнадцать лет. Она одета в голубое ситцевое платье. На голове у нее тюбетейка, на полные и широкие плечи спускаются две черные косы, переплетенные красными лентами.

Хургулек не то стоит на коленях, не то сидит на подоконнике, держась обеими руками за рамы. Ее голубое платье развевается от енисейского ветра.

— Ну что, Хургулек?

— Нэ видать… Нэ бэда. Сегодня нэ придут — завтра придут.

— Да что ты такое городишь, Хургулек! Мне нужно ехать не завтра, а сегодня!..

Хургулек молчит. Потом она неожиданно оборачивается к Лере и спрашивает, разводя руками:

— Зачем так говорить, товарищ Лэри?! Знаете, дорога какая? Мэли. Пороги. Водопад большой. Ночью кто пойдет по река?!. Зачем? Людей топить? Лес губить?

— А зачем же топить?.. — смущенно отвечает Лера. — У нас на море и ночью ходят.

— У вас одно море, у нас другое море — Енисей, Улуг-хем, — рассудительно говорит Хургулек.