Серебряное зеркало и другие таинственные истории

— Но почему? — отчаянно воскликнул Чарльз. — Почему?

Мистер Хопконсон кашлянул. Сухой, отрывистый кашель.

— Между вами и вашей тетей не было никаких разногласий, мистер Риджуей? — пробормотал он.

Чарльз поперхнулся.

— Нет, уверяю вас, — горячо воскликнул он. — Мы были в наилучших отношениях, в самой тесной дружбе — с начала и до конца.

— Ах, вот как? — сказал мистер Хопкинсон, не глядя на него.

Чарльз был потрясен, внезапно догадавшись, что адвокат ему не верит. Как знать, чего только не наслушался о нем этот старый сухарь? Сплетни о делах Чарльза могли каким-то образом дойти до него. Естественно, он заподозрил, что те же самые слухи дошли до миссис Хартер и вызвали ссору между теткой и племянником.

Но ведь этого не было! Чарльз переживал один из самых неудачных моментов в своей карьере. Ему верили, пока он лгал, и не поверили, когда он сказал правду. Какая насмешка судьбы! Конечно, его тетя не могла сжечь это завещание! Конечно же…

Внезапно ход его мыслей прервался. Что за картина встала перед его глазами? Старая леди, прижимающая руку к сердцу… что-то скользит вниз… листок бумаги… падает на тлеющие угли…

Лицо Чарльза побагровело. Он услышал, как хриплый голос — его собственный голос — спрашивает:

— А если оно не найдется?

— Сохранилось более раннее завещание, написанное в сентябре тысяча девятьсот двадцатого года. В нем миссис Хартер оставляет все своей племяннице Мириам Хартер, ныне Мириам Робинсон.

Что говорит этот старый дурак? Мириам? Мириам с ее недотепой мужем и четырьмя плаксивыми сопляками? Все его уловки пойдут на пользу Мириам!

Возле его локтя резко зазвонил телефон. Чарльз поднял трубку. Раздался голос доктора, сочувственный и дружеский.

— Это вы, Риджуей? Я полагаю, вам следует знать… Вскрытие только что закончилось. Причина смерти — та, которой я и ожидал. Но, как выяснилось теперь, заболевание было намного серьезней, чем я думал. При самом тщательном уходе она могла прожить не более двух месяцев. Я решил, что вам нужно об этом знать. Может, это в какой-то мере утешит вас.

— Простите, что вы сказали? — спросил Чарльз. — Вы не могли бы повторить?

— Она протянула бы месяца два, не больше, — повторил доктор, немного повысив голос. — Видите ли, друг мой, — что ни делается, все к лучшему…

Но Чарльз бросил трубку. Ему казалось, что голос поверенного доносился откуда-то издалека:

— Боже мой, мистер Риджуей, вы больны?

Будь они все прокляты! Этот самоуверенный адвокат. Этот отвратительный старый осел Мейнелл. И никакой надежды впереди — только тень тюремной стены… Он чувствовал, что Кто-то играет с ним, словно кот, играющий с мышью. Кто-то над ним смеялся…

Перевод Катерины Муравьевой

Артур Конан Дойл СЕРЕБРЯНОЕ ЗЕРКАЛО

3 января. Проверка счетов Уайта и Уотерспуна оказалась задачей не из легких. Нужно изучить и сверить записи в двадцати толстых бухгалтерских книгах. Если бы у меня был помощник! Но это первая серьезная работа, которая целиком поручена мне. Я должен оправдать доверие. И необходимо уложиться в срок, чтобы адвокаты получили материал до начала процесса. Джонсон сказал сегодня утром, что мне придется подвести итоги к двадцатому января. Боже милостивый! Ладно, пусть будет так, и если человеческий мозг и нервы могут выдержать такое напряжение, я добьюсь успеха. Это значит, что с десяти до пяти я буду работать в конторе, а вечером, примерно с восьми до часу, — дома.

Жизнь бухгалтера не лишена драматизма. Когда ночью, пока весь мир спит, я просматриваю бесконечные колонки цифр, отыскивая улики, которые превратят почтенного олдермена в преступника, то сознаю, что моя профессия не так уж прозаична.

В понедельник я обнаружил первые доказательства растраты. Должно быть, ни один охотник за крупной дичью не испытывал такого азарта, впервые напав на след. Но я смотрю на два десятка гроссбухов и понимаю, через какие непроходимые джунгли мне предстоит гнаться за своей добычей, прежде чем я настигну ее. Тяжелый труд — но вместе с тем до чего увлекательная охота!

Однажды я видел этого толстяка на обеде в Сити. Его румяное лицо багровело над белой салфеткой. Он едва взглянул на бледного невысокого человека, сидящего на другом конце стола. Знай он, какая работа ожидает меня, он бы тоже побледнел.

6 января. Что за невероятная тупость со стороны врачей — предписывать пациенту отдых, когда об этом не может быть и речи! Ослы! Ведь это все равно, что сказать человеку, по пятам за которым гонится волчья стая: «Все, что вам нужно, — это полный покой». Мои подсчеты должны быть закончены в срок, иначе я упущу свой шанс, который выпадает один раз в жизни, — как же я могу отдыхать? Я возьму неделю-другую отпуска после суда.