Серебряное зеркало и другие таинственные истории

Дичи в лесу стало меньше; кто-то воровал у фермеров домашнюю птицу. Зайцы недостаточно быстро плодились, и до него доходили жалобы, что даже ягнята пропадают с пастбищ. Может быть, этот дикий мальчик охотится в округе с помощью хорошо натасканной собаки? Он что-то говорил об охоте на «четырех ногах» по ночам, но, с другой стороны, намекнул, что ни одна собака не захочет разделить его компанию, «особенно ночью». Все это было непонятно. Все еще продолжая размышлять о недавних случаях браконьерства, Ван Чил внезапно остановился. Его шаги замерли, мысли оборвались. Ребенок с мельницы, исчезнувший за два месяца до этого! Все решили, что он свалился в мельничный поток. Но мать настойчиво твердила, что слышала крик у холма за домом, в противоположной стороне от воды. Нет, конечно, это невозможно!.. И все же ему не нравилось упоминание юноши о ребенке, съеденном два месяца назад. Такие ужасные вещи нельзя говорить даже в шутку.

Ван Чил, вопреки его обычной болтливости, не имел большого желания рассказать кому-нибудь о встрече в лесу. Как мировой судья и член приходского совета, он берег свою репутацию: не пристало ему давать приют в своих владениях такой сомнительной личности. К тому же владельцы похищенных кур и ягнят могли, чего доброго, предъявить ему счет за убытки.

За обедом он был необычайно молчалив.

— Куда пропал твой голос? — спросила его тетушка. — Можно подумать, что ты увидел волка.

Ван Чил, не знавший старой пословицы, счел это замечание довольно глупым: если бы он действительно встретил волка на своей земле, он бы только об этом и говорил.

На другое утро беспокойство Ван Чила, вызванное вчерашней встречей, полностью не исчезло. Он решил поехать поездом в соборный город, чтобы найти Каннингема и узнать, что навело его на мысли о диком звере. После этого к нему частично вернулось доброе расположение духа, и, напевая веселую мелодию, он направился в гостиную, чтобы выкурить традиционную утреннюю сигарету. Но едва он вошел в комнату, мелодия оборвалась.

— Боже милостивый! Это что еще такое?!

Небрежно раскинувшись, всем своим видом выражая ленивое спокойствие, на тахте лежал юноша из леса. Он уже не был таким мокрым, как во время их первой встречи, но никаких существенных изменений в его туалете не наблюдалось.

— Как ты смел сюда прийти? — раздраженно спросил Ван Чил.

— Вы сказали, что я не должен оставаться в лесу, — спокойно ответил юноша.

— Но не приходить сюда. Представь, что будет, если моя тетушка увидит тебя!

И чтобы как-то уменьшить размеры предстоящей катастрофы, Ван Чил попытался завернуть незваного гостя в газету. В тот же миг в комнату вошла тетя.

— Это бедный мальчик, который потерял память и заблудился. Он не знает, кто он и откуда, — смущенно объяснил Ван Чил, с опаской поглядывая на юного бродягу, дабы убедиться, что тот не намерен откровенничать. Не хватало еще, чтоб он рассказал о своих дикарских наклонностях!

Мисс Ван Чил чрезвычайно заинтересовалась.

— Возможно, на его белье есть метки? — предположила она.

— Кажется, большую часть белья он тоже потерял, — сказал Ван Чил, ценой немалых усилий удерживая на месте страницы «Морнинг Пост».

Голый бездомный ребенок так же сильно растрогал добрую мисс Ван Чил, как брошенный котенок или щенок.

— Мы должны сделать для него все, что в наших силах, — решила она.

И вскоре посыльный, отправленный в дом приходского священника, где находился в услужении подросток примерно тех же лет, вернулся с костюмом, состоявшим из форменной одежды и всего необходимого, вроде рубашки, ботинок, воротничка и так далее. Одетый, вымытый и ухоженный, парень не казался Ван Чилу менее опасным, но тетка посчитала его «миленьким».

— Мы должны его как-то называть, пока не узнаем, кто он на самом деле, — сказала она. — Например, Габриэль-Эрнест. Очень приятное имя, по-моему, и звучит вполне достойно.

Ван Чил не стал возражать, но в душе усомнился: подойдет ли это имя такому приятному, достойному юноше? Его дурные предчувствия ничуть не уменьшились оттого, что спаниель — старый, степенный пес — пулей вылетел из дома, увидев мальчишку, и теперь прятался в дальнем конце сада, жалобно тявкая и дрожа. Даже канарейка, голос которой обычно звучал без умолку, подобно голосу самого Ван Чила, больше не пела, а только испуганно пищала. Тверже, чем когда-либо, он был настроен немедленно переговорить с Каннингемом.

Когда он уезжал на станцию, его тетя как раз договаривалась, чтобы Габриэль-Эрнест помог ей развлекать детишек из ее класса в воскресной школе за вечерним чаепитием.

Каннингем не был сначала расположен откровенничать.

— Моя матушка умерла из-за болезни мозга, — объяснил он, — и вы должны понять, почему я не хочу подробно останавливаться на чем-либо фантастическом, что я видел… Или думаю, что видел.

— Но что именно вы видели? — спросил Ван Чил.