Серебряные глаза

– Ты знал, что «У Фредди» – не первая пиццерия? – Вопрос вырвался сам собой, Чарли даже удивилась тому, что произнесла это вслух. Джон посмотрел на нее насмешливо, словно сомневаясь, правильно ли расслышал. Чарли не хотелось продолжать, но она заставила себя. – «У Фредди» – это не первая пиццерия моего отца. Сначала была совсем маленькая закусочная, еще до того, как ушла мама.

– Я ничего не знал, – медленно проговорил Джон. – И где она находилась?

– Не знаю. Это просто обрывочное детское воспоминание, понимаешь? Я помню только кое-какие детали обстановки. Помню линолеум на кухонном полу, с узором из черных и белых ромбов, но понятия не имею, где стояла та закусочная, и как она называлась.

– Ага, – кивнул Джон. – Когда я был маленьким, мы как-то раз отправились в парк аттракционов, так вот, все, что мне запомнилось из той поездки, это как я ехал на заднем сиденье машины. Слушай, а они там были? – Он понизил голос, почти неосознанно перейдя на шепот.

Чарли кивнула.

– Ага. Думаю, там были медведь и кролик. Порой эти воспоминания путаются, они вообще какие-то странные, – сказала она. Ей казалось очень важным донести до Джона всю необычность этой истории. – Словно видишь сон, очень похожий на явь, а утром не можешь понять, случилось это на самом деле или нет. Просто в памяти остаются случайно выхваченные кусочки впечатлений. Как будто… – Чарли умолкла. У нее не получалось подобрать правильные слова. Она пыталась поднять со дна памяти воспоминания, относившиеся ко времени, когда она еще не умела говорить. В самом раннем детстве она еще не знала слова, которыми можно описать окружающую действительность, поэтому теперь любое ее объяснение выглядело неправильным.

Девушка посмотрела на Джона: тот терпеливо ждал продолжения рассказа. Чарли хотелось поведать ему историю своей жизни, которой она еще ни с кем не делилась. Это была даже не история в полном смысле этого слова, а нечто, не дающее ей покоя, ощущение, притаившееся в уголке ее сознания и периодически привлекающее внимание. Девушка не была до конца уверена в существовании этих смутных воспоминаний, поэтому никому о них не рассказывала до сего момента. Она заговорила об этом с Джоном потому что отчаянно хотела с кем-то поделиться, а юноша внушал ей доверие; Чарли не сомневалась, что он выслушает ее и поверит в ее рассказ. Кроме того, он с самого детства очень хорошо к ней относился и вчера поймал ее, когда она упала со сцены, а потом пришел сюда ночевать и охранял ее покой ночью. Вдобавок, мелькнула у Чарли прагматичная и немного жестокая мысль, Джон не является частью ее настоящей жизни. Поэтому ему можно рассказать о чем угодно, а когда она вернется домой, то с легким сердцем об этом забудет. Чарли вдруг захотелось дотронуться до юноши, убедиться, что он настоящий, что все это не очередной сон. Она протянула Джону руку, и тот пожал ее, глядя на девушку удивленно, но радостно. После чего замер, словно боялся спугнуть момент, если подойдет хоть на шаг ближе. Несколько секунд они просто смотрели друг на друга, потом Чарли высвободила руку и продолжила рассказ, пытаясь как можно точнее передать свои детские воспоминания, часть которых она осознала, только повзрослев.

Давным-давно у ее отца была другая закусочная, очень простая и маленькая, с клетчатыми скатертями на столах и кухней, которую было видно из обеденного зала. Они все жили там: отец, мать и мы. В самом раннем детстве Чарли никогда не оставалась одна, рядом всегда находился маленький мальчик; они были так тесно связаны, что в ее нынешних воспоминаниях он словно являлся частью ее самой, маленькой Чарли. Они постоянно были вместе, и Чарли привыкла говорить «мы» раньше, чем выучила слово «я».

Они вместе играли на полу в кухне, иногда прятались под деревянным столом и там рисовали цветными карандашами. Чарли помнила шарканье ног и тени проходящих мимо посетителей. Лопасти медленно вращающегося вентилятора разрезали падавший на пол свет на отдельные полосы. Чарли помнила запах затушенных в пепельнице сигарет и веселый смех взрослых, увлеченно слушавших какую-то веселую историю.

Очень часто она слышала доносившийся из дальнего угла смех отца, беседующего с посетителями. Чарли представила, как папа беззаботно смеется, и в груди у нее заныло, потому что его глаза сияли весельем, улыбка была непринужденной, а еще потому, что папа хотел, чтобы они все были частью той закусочной, и охотно позволял им помогать. Потому что он не боялся разрешать своим детям всюду совать свой нос и исследовать все вокруг. В то время папа еще не страдал от горя, а потому разительно отличался от того образа отца, который запечатлелся в ее памяти впоследствии.

Рассказывая, Чарли смотрела себе под ноги, на землю, камни и сухие растоптанные листья, а ее рука машинально обламывала кусочки коры со ствола дерева. «Интересно, дереву от этого не больно?» – подумала девушка. Усилием воли она заставила себя убрать руки от дерева и сцепила их перед собой.