Серебряные коньки

Тут же хранились кожаные сумки и чашки, некогда принадлежавшие гезам-конфедератам, которые объединились под предводительством принца Оранского и освободили Голландию от испанской тирании, хранилась и шпага адмирала ван Спейка, который погиб за десять лет до этого, добровольно взорвав свой корабль, а также – латы ван Тромпа со следами пуль. Якоб оглядывался кругом, надеясь увидеть ту самую швабру, которую смелый адмирал привязал к верхушке мачты, но ее здесь не оказалось.

Жилет, который носил английский король Вильгельм III в последние дни своей жизни, возбудил горячий интерес Бена, и все осматривали со смешанным чувством благоговения и ужаса одежду, бывшую на Вильгельме Молчаливом, когда Балтазар Герардс убил его в Дельфте. Красно-бурая кожаная куртка и простой плащ из серого сукна, мягкая войлочная шляпа и высокий воротник с брыжами, с которого свешивалась одна из медалей гезов – все эти вещи сами по себе вовсе не были роскошными, но темные пятна и дырки от пуль придавали куртке трагическую значительность. Глядя на эту одежду, Бен охотно верил, что Молчаливый принц, как и подобало такому благородному человеку, одевался очень просто. Но аристократические предрассудки юного англичанина были оскорблены, когда Ламберт рассказал ему о том, каким образом невеста Вильгельма впервые прибыла в Гаагу.

– Прекрасная Луиза де Колиньи, отец и первый муж которой погибли в Варфоломеевскую ночь, должна была приехать, чтобы стать четвертой женой принца, – сказал Ламберт, – и, конечно, мы, нидерландцы, были слишком галантны, чтобы позволить даме прибыть в город пешком. Нет, сэр, мы послали – вернее, мои предки послали – за нею чистую открытую почтовую повозку с доской для сиденья.

– Да, действительно галантно! – воскликнул Бен, улыбаясь вежливо, но почти язвительно. – А ведь она была дочерью французского адмирала.

– Разве? Признаюсь, я чуть не позабыл об этом. Но видишь ли, в доброе старое время голландцы вели очень простой образ жизни. Да мы и до сих пор очень простые люди, с умеренными потребностями. Дом ван Гендов, заметь себе, – очень редкое исключение.

– И, по-моему, очень приятное исключение, – сказал Бен.

– Конечно, конечно. Но мейнхеер ван Генд сам нажил свое состояние, и хоть он и живет в роскоши, а потребности у него умеренные.

– Совершенно верно, – сказал Бен с чувством и погладил верхнюю губу и подбородок, на которых, как ему казалось, с недавних пор появились приятные и несомненные признаки того, что он скоро станет совсем взрослым.

Бродя пешком по городу, Бен нередко вспоминал о хороших английских тротуарах. Здесь, как и в других городах, не было ни тумб, ни поднятых над уровнем улицы тротуаров для пешеходов, но мостовые были чистые и ровные, и все экипажи строго придерживались отведенного им пространства. Странным образом сани здесь встречались почти так же часто, как и колесные экипажи, хотя нигде не было ни снежинки. Сани громко скребли по кирпичам или булыжникам, и к некоторым из них спереди был прикреплен аппарат, поливавший улицу водой, чтобы ослабить трение; «музыка» других заглушалась маслом, капающим с масляной тряпки, которой кучер время от времени смазывал полозья.

Бена удивляло, что голландские рабочие занимались своим делом совершенно бесшумно. Даже у товарных складов и доков не было суеты, не слышалось крикливых переговоров. Движение трубки, поворот головы или, самое большее, взмах руки, и люди уже понимали друг друга. Тяжелые грузы, сыра или сельдей перегружались с повозок или судов на склады без единого слова; зато любой прохожий рисковал быть сбитым с ног: занятый работой голландец редко оглядывается по сторонам.

У бедного Якоба Поота, с которым во время этого похода то и дело случалось что-нибудь неприятное, прямо дыхание сперло, когда в него попала огромная головка сыра, которую один толстый голландец перебрасывал своему соседу-рабочему. Но мальчик оправился и пошел дальше, не проявив ни малейшего возмущения.

Бен выразил ему свое горячее сочувствие, но Якоб сказал, что это пустяки.

– Так почему же ты скорчил такую гримасу, когда в тебя попал сыр?

– Почему я скорчил гримасу? – степенно повторил Якоб. – Потому что это… это…

– Что – это? – лукаво добивался ответа Бен.

– Это… ну, как это называется по-вашему… то, что чувствуешь носом?

Бен рассмеялся:

– Ты хочешь сказать – запах?

– Да, вот именно! – подхватил Якоб. – Так в нос ударило, что я поморщился.

– Ха-ха-ха! – громко расхохотался Бен. – Вот это мне нравится!

Голландцу не по нутру запах сыра! Ну, уж этому я никогда не поверю!

– Ну что ж, – отозвался Якоб, добродушно плетясь рядом с Беном. – Подожди, пока и в тебя попадет головка сыра… вот и все.

В эту минуту Ламберт окликнул Бена:

– Стой, Бен! Вот и рыбный базар. В это время года здесь ничего особенно интересного не увидишь. Но, если хочешь, пойдем посмотреть на аистов.