Серебряные коньки

Гретель весело рассмеялась. Тетушка Бринкер простонала:

– Стыдись, Ханс! – и устало пошла в дом.

«Крестная мать-фея» вскочила и трижды топнула ножкой.

– Пусть говорят, что хотят, – промолвила она. – Твое желание исполнится. – Потом с шутливой торжественностью сунула руку в карман передника и вынула оттуда большую стеклянную бусинку. – Зарой ее там, где я топнула ногой, – сказала она, подавая бусинку Хансу, – и, прежде чем взойдет луна, твое желание исполнится.

Гретель рассмеялась еще веселее.

«Фея-крестная» притворилась очень недовольной.

– Скверная девчонка! – сказала она, скорчив страшную гримасу. – В наказание за то, что ты смеялась над феей, твое желание не исполнится!

– Ха! – в восторге крикнула Гретель. – Подожди, пока тебя о чем-то попросят, крестная. Да ведь я никакого желания и не задумала!

Анни хорошо играла свою роль. Не заражаясь веселым смехом друзей, она гордо пошла прочь, изображая воплощение оскорбленного достоинства.

– Спокойной ночи, фея! – кричали ей вслед Ханс и Гретель.

– Спокойной ночи, смертные! – крикнула она наконец, перепрыгнув через замерзшую канаву, и быстро побежала домой.

– Ну, не правда ли, она похожа на… на цветок… такая милая и прелестная! – воскликнула Гретель, с величайшим восхищением глядя вслед Анни. – Подумай, сколько дней она просидела в темной комнате с больной бабушкой… Но слушай, братец Ханс, что с тобой? Что ты собираешься делать?

– Подожди – увидишь! – ответил Ханс и, бросившись в дом, мгновенно вернулся с заступом и ломом в руках. – Я хочу зарыть свою волшебную бусинку!

* * *

Рафф Бринкер все еще крепко спал. Его жена взяла небольшой кусок торфа из своего почти иссякшего запаса и положила его на тлеющие угли. Потом открыла дверь и негромко позвала:

– Идите домой, дети!

– Мама, мама! Смотри! – во все горло крикнул Ханс.

– Святой угодник Бавон! – воскликнула тетушка Бринкер, выскочив за порог. – Что это с парнем?

– Иди сюда скорей, мама! – кричал Ханс в сильнейшем возбуждении, работая изо всех сил и после каждого слова вонзая лом в землю. – Видишь? Вот это самое место… вот здесь, на юг от пня. И как это мы вчера вечером не догадались? Ведь этот пень – от той старой ивы, которую ты срубила прошлой весной, потому что от нее падала тень на картофель. А молодого деревца здесь и в помине не было, когда отец… Ура! Ура!

Тетушка Бринкер не могла вымолвить ни слова. Она упала на колени рядом с Хансом как раз в ту минуту, когда он вытащил… старый глиняный горшок!

Ханс сунул руку в горшок и вынул оттуда… обломок кирпича… потом другой… потом третий… потом чулок и кошель, черные, заплесневелые, но набитые давно утраченным сокровищем!

Что тут творилось! Сколько было смеха! Сколько слез! Какие начались подсчеты, после того как все вернулись в дом! Чудо, что Рафф не проснулся.

Впрочем, сны он, должно быть, видел приятные: он улыбался во сне.

Могу вас уверить, что тетушка Бринкер и ее дети поужинали на славу.

Теперь незачем было беречь вкусные яства.

– Отцу мы купим хорошую, свежую еду завтра, – сказала тетушка Бринкер, вынимая холодное мясо, вино, хлеб, желе и ставя их на чистый сосновый стол.

– Садитесь к столу, детки, садитесь!

* * *

В ту ночь Анни, засыпая, думала, что вчера Ханс, должно быть, искал свой потерянный нож, и как будет забавно, если он действительно найдет его.

А Ханс, как только сомкнул глаза, увидел, что пробирается сквозь какую-то чащу; повсюду вокруг него лежат горшки с золотом, а с каждой ветки свешиваются часы, коньки и сверкающие бусы.

Как ни странно, но каждое дерево, к которому он приближался, превращалось в пень, а на пне сидела невообразимо прелестная фея в ярко-красной кофточке и голубой юбке.

Глава ХLII Загадочные часы

В день посещения феи-крестной кое-что выяснилось еще раньше, чем нашлись пропавшие гульдены. А именно: выяснилось, как попали в дом часы, которые верная вроу Раффа так ревниво хранила целых десять лет. Не раз в минуты тяжкого искушения она боялась даже взглянуть на них, чтобы не поддаться соблазну и не ослушаться мужа. Тяжело ей было видеть своих ребят голодными и в то же время думать: «Продай часы – и детские щечки снова зацветут, как розы». – «Так нет же, – восклицала она тогда, – будь что будет, а Мейтье Бринкер не такова, чтобы забыть последнюю просьбу своего мужа!»

«Храни их бережно, вроу», – сказал он, отдавая ей часы. Вот и все.

Никакого объяснения не последовало: ведь едва он произнес эти слова, как один из его товарищей рабочих ворвался в дом с криком: «Иди, друг! Вода поднимается! Тебя зовут на плотины!»

Рафф сейчас же ушел, и, как тетушка Бринкер уже говорила, она тогда в последний раз видела его в здравом уме.

В тот день, когда Ханс искал работу в Амстердаме, а Гретель, управившись с домашними делами, бродила в поисках щепок, сучков – вообще всего, что годится на топливо, тетушка Бринкер, сдерживая волнение, подала мужу часы.

«Глупо было бы ждать дольше, – говорила она впоследствии Хансу, – если одно слово отца могло объяснить все. Какую женщину ни возьми, всякой захотелось бы узнать, как попала к нему эта вещь».