Серебряные небеса

Такое непринуждённое заявление о своём статусе лидера целой команды разношёрстных и строптивых разумных подкупило Джима окончательно. Лёгких в общении и естественных даже в проявлениях самоуверенности он любил. Странно, однако, он, ученик фиктивного кудесника, иллюзионист, фигляр, привыкший ломать комедию с дешёвыми, впечатляющими лишь непосвящённых, фокусами, терпеть не мог притворство и ложь вне театральных подмостков. Говорил ли при этом всегда только правду он сам? Да, откровенно врать в лицо Джим не любил, так что ограничивался лишь недомолвками, игрой слов да уклончивыми намёками… К лжи изредка, в самых крайних случаях, например, когда речь шла о спасении чьих-либо здоровья или жизни, прибегал, но и только. Хотя… Если подумать, то жизнь актёра, носящего сотни личин, влезающего в шкуры вымышленных персонажей, истинной сложно назвать, так что ещё огромный вопрос, существовал ли в действительности Джим сам по себе, вне своей сценической роли – верного ученика и помощника чародея, фактически, такого же, как его многомудрый наставник и руководитель. Яблочко от яблоньки, как говорится… Очевидно, что станет прямым и единственным наследником обучавшего его старика-гофра. Хотя Фагозеус ещё не достиг по-настоящему преклонных лет, и был ещё вполне крепким, энергичным, сильным мужчиной, способным отвесить Джиму крепчайшую затрещину, да так, что Джим едва не улетал, и даже не посмотреть, что ученичок вполне совершеннолетний… Нет, Джим точно не воспринимал себя статистом, нанятым для массовки, он был живым, ощущал себя живым, и хотел, чтобы это продолжалось как можно дольше, он со всей страстью молодого и относительно здорового – а кто может похвастаться тем, что здоров полностью, особенно с таким-то образом жизни? – человека обожал быть, видеть, слышать, дышать, чувствовать, дорожил собой. Ток крови в венах, бьющееся сердце, солнечный свет и запах солёного океана – дикой, мятущейся, не признающей условностей и ограничений души, выражающейся в этом бьющем в нос аромате, в мерном шуме волн, в колышущейся до самого горизонта ложной глади, сплошь покрытой катящимися по воле ветра складками, будто не разглаженное достаточно ровно покрывало, в зависимости от погоды и своего настроения, меняющее оттенки от светло- до тёмно-бирюзового. У деревянных или тряпичных марионеток, управляемых ниточками и скачущих по сцене по воле невидимых пальцев, всего этого нет, они не испытывают страха при падении, подобном тому, какое довелось только что пережить Джиму, или удовольствия от знакомства с кем-то новым и чрезвычайно симпатичным. Куклам просто на всё наплевать, и их пустые, нарисованные, глаза не различают красок, а приклеенные, нарисованные или вырезанные уши не внимают ни проклятиям, ни похвалам. Он – не маска, не псевдоним, и не те ложные личности, в шкуру которых влезает перед почтенной публикой! Относился ли Джим с таким же почтением к другим живым существам? Во всяком случае, он мог с чистой совестью утверждать, что ни разу не оборвал чужое существование, а это уже немало – в мире, где многие полагают нормальным и приемлемым пользоваться другими и обрекать их на заклание ради своей выгоды. Джим не считал, что какие бы то ни было из его совсем не великих и не серьёзных целей заслуживают подобных жертв. Ему бы колючий да своенравный северный ветер в спину, ясное погожее небо над головой, интригующих попутчиков да увлекательные сюрпризы и приключения по пути.

***

По имени любого из Гофра можно было выяснить о нём немало – его репутацию, пристрастия и количество жизненных успехов. Фамилии, отчества и прочие подобные дополнительные элементы в их культуре напрочь отсутствовали, остались только имена – и, в соответствии с иерархией Гофра, чем длиннее оказывалось имя, тем более уважаемым и знаменитым являлся его носитель. Существовала целая церемония "добавления слога к имени", в процессе которой новое имя заносилось вместо старого во все официальные реестры и документы. Каждый новый слог разрешалось приписать лишь после крупного жизненного достижения, причём выбирал тот, кому предстояло его носить, в соответствии со своими личными вкусами, именно поэтому по длине и звучанию имени можно было узнать о личности хозяина имени едва ли не всё. Таким образом, Джим, как весьма опытный и бывалый человек в плане общения с гофра, быстро расшифровал имя Тугаравари, переведя его на язык своего вида как "стремящийся к познанию бытия через явления природы". С точки зрения Джима, это более чем подходило обветренному, могучему и ценящему себя по достоинству капитану.