Серебряные Нити (СИ)

Я, тяжело сглотнув, притворил за собой дверь и торопливо прошёлся по вдруг ставшему невероятно длинным коридору, дрожащими руками зажёг развешенные вдоль стен бра. Мягкий оранжевый свет если не бодрил, то хотя бы отгонял придуманные мною же галлюцинации, и, поддерживаемый им, я спустился на первый этаж и зажёг все лампы, какие только были в доме. Щёлкнул несколько кнопок на пульте от телевизора, но чёрный блестящий ящик остался безмолвным и мёртвым. Оставив его, я прошёл в ванную и сбросил с себя мокрую одежду, быстро переоделся в свободную белую рубашку и протёртые в коленях домашние джинсы.

Этот коридор, коридор первого этажа, обычно тёмный и странно унылый, не нравился мне никогда, а сейчас каждый шаг по нему казался мне настоящей пыткой. Виной тому был церемониальный зал, или зал для приёма гостей, традиционный для подобных японских домов, у дальней стены которого располагался небольшой алтарь из чёрного дерева, окружённый несколькими ароматическими палочками. Обычно алтарь заставлял меня обходить церемониальный зал стороной, но в этот день к нему влекла какая-то поистине непреодолимая сила, влекла через страх и благоговейное уважение к ушедшим.

Я отодвинул влево тонкую створку двери, невольно насладившись приятным шелестом дерева о дерево, и шагнул в небольшой равносторонний зал, в центре которого в небольшом углублении стоял добротный чёрный стол. Вокруг стола располагались удобные вытянутые подушки, но ими, насколько я помнил, никто не пользовался ещё ни разу – я предпочитал есть на крохотной кухне, а Акане просто не успела пригласить в этот дом своих родителей, чтобы разделить трапезу с ними.

Странно, но зал вдруг показался мне слишком пустым, слишком огромным для своей бесполезности. Единственным, что имело в нём ценность, оставалась фотография Акане в тёмной рамке, верхние углы которой были крепко обняты чёрными шёлковыми лентами.

Вспомнив о фотографии, я посмотрел на небольшой ритуальный алтарь. Акане всегда смотрела на меня оттуда. Смотрела не так, как при жизни, без огонька в глазах, без широкой улыбки на красивых губах. Я замечал это всякий раз, когда оказывался в этом помещений, и всегда вспоминал об Акане яркой, Акане радостной, но… Раз за разом воспоминания эти всё сильнее бередили старые душевные раны. Как будто бы боль моя со временем не притуплялась, а лишь крепчала.

Я покинул зал с ощущением шокирующего одиночества – пустоты, залёгшей под сердцем – и почти по чистому наитию добрался до обыкновенно тёмной кухни, наугад бросил что-то в микроволновую печь и пробежался пальцами по нужным кнопкам.

В холодильнике было пусто; вот уже несколько месяцев я питался только едой быстрого приготовления, совершенно позабыв о том, что существовала также возможность сходить за настоящими продуктами и приготовить что-нибудь собственноручно. Обычно вся готовка ложилась на плечи Акане, а когда её не стало – на моего младшего брата. Не так давно он переселился в общежитие при институте, а для меня оказалось уже слишком поздно учиться готовить…

Проверив содержимое пластикового пакета с молоком, я отпил немного, но ледяное молоко отдалось в голове и горле тупой, раскатистой болью, и я с отвращением вернул пакет в холодильник.

Призывно запищала микроволновая печь. Я уже готов был открыть её и достать аппетитно пахнущий ужин, когда заметил краем глаза какое-то движение в зале.

День, наполненный каким-то нереальным бредом, заставил меня отнестись к новой галлюцинации с изрядной долей скепсиса – и с каким-то неожиданным для самого себя удовольствием я убедился, что в зале кроме меня действительно никого не было.

Наверное, годовщина гибели Акане действительно сводила меня с ума…

Поужинав, я взял небольшую книгу с журнального столика, стоящего перед диваном в центре залы, поднялся на второй этаж и в последний раз обернулся к красивым резным перилам. Не знаю, зачем. Просто глянул искоса через плечо: посмотрел вниз, в огромное окно первого этажа, смерил взглядом всю свою безразмерную залу и нависающую над ней простую люстру. Наверное, я просто хотел снова почувствовать себя настоящим хозяином этого унылого домика… вот так вот незамысловато. Так просто. Будто бы одно только это могло вернуть мне спокойствие…

Где-то там, за стенами дома, сверкнула первая за этот поздний вечер молния, отдалась в воздухе оглушительным раскатом грома.

Случайно я задержал взгляд на залитом дождевой водой окне, попытался всмотреться в глубокий уличный мрак – и отпрянул к двери своей комнаты. Из-за расплывшегося множеством небольших разводов стекла на меня смотрела та самая девушка, которую я уже не раз видел сегодня, мрачная и просто пугающая. Сейчас она находилась снаружи, во мраке, и это изводило меня больше всего: из прекрасно освещённого дома я мог видеть только её силуэт, тогда как я для неё был как на ладони…

Книга выскользнула из моих пальцев и глухо хлопнула об пол.