Серебряные рельсы (сборник)

Нам тут загорать всего несколько дней. Сегодня брали со Славкой пробы на шлихи из шурфов, еле приползли. Понимаешь, все замерзло, особенно на болоте, лупишь кайлой от души, в лицо летят острые камушки, искры, твердые комочки земли, а дело почти не подвигается. Один раз кайла скользнула, и я чуть было со всего маху не всадил ее в коленку. Завтра пошабашим на том участке, где ребята били последние шурфы, и махнем на Базой – там осталась одна недоопробованная канава.

Лишь бы только не послали еще на Каинду! Твоего «интеллектуала» ребята костят, называют идиотом замедленного действия. Я-то помалкиваю, как ты понимаешь, но поневоле зло берет: протелился лето, а теперь у него, видите ли, все новые и новые «белые пятна» обнаруживаются! Сам спустился вниз, а нас может еще погнать на вершину Каинды, где вот-вот выпадет снег. Знаешь, я не боюсь трудностей, способен и в снегу рыться без хныканья, но все-таки не до такой степени романтик, чтоб радоваться дурацкой организации полевых. А главное, отодвигается наша встреча с тобой – встреча без свидетелей и длинных ушей.

Славка все время ворчит на меня за то, что я до полуночи не сплю и много курю. Когда он захрапит, я перечитываю твои записочки, вглядываюсь в родные и ласковые буковки, воображаю, как постучусь к тебе, войду – и Маринка повиснет на мне, завизжит поросенком. Но иногда меня охватывает волнение и боязнь, что вдруг ты в своей коротковолосой голове соорудишь какую-нибудь новую «стройную» систему наших отношений.

Очень устал. Не думай, что я нытик и, как ты выражаешься стонатик. Просто я устал ждать, устал от неопределенности. А все остальное ерунда – и сегодняшнее маханье кайлой, и эта проклятая мерзлая земля, и перловка, и бесколбасье, и порядки в вашей геологии, которую сопливые писатели до приторности подсластили дешевой романтикой.

Пробежал я глазами письмо и увидел, что оно получилось деловым и холодноватым, а мне хотелось написать тебе что-то теплое и нежное. Знаешь, Наташа, это большое счастье, что мы встретились! Без тебя и я был бы намного беднее и хуже сейчас. И пусть нам многое мешает, наверно, так уж устроена жизнь – она, должно быть, хочет, чтоб мы потом лучше оценили ее. А здорово, что у тебя уже нет оснований упрекать меня за выпивки! И вспомни, как ты защищала меня в Саяне, оправдывая мои безумные поступки. Все это даром не проходит. В Оше я сразу же сажусь за учебники – ты ведь еще не знаешь, как я могу грызть науки. Покажу.

Как, ты уезжаешь уже через три дня? Я, конечно, понимаю, от группы ты отстать не можешь, но это значит, что мы не встретимся в Оше? Нет, такого я уж никак не ожидал! И я бы бросил сейчас все к черту, как умел это делать раньше, махнул бы в кузов машины, но нельзя – лег снег, каждый человек тут на счету, и я не хочу, чтоб меня сочли дезертиром. Если сбегу, ни твоя геология, ни ты, я знаю, не простите такого.

Теперь вот что: Маринка. Конечно, тетке надо отдохнуть и полечиться, но как ты смела подумать, будто девочка может обременить меня? И я ведь все умею: готовить, стирать, сопельки подтирать. Так и знай: по приезде в Ош я забираю Маринку у твоих подружек и вселяюсь в твою комнату. Ты только оставь на этот счет необходимые распоряжения. И ради бога, не беспокойся – ей будет со мной не хуже, чем с Зиной и другими твоими товарками.

А в Кариме и его замечательной супруге я был уверен. Они пойдут на все, чтобы помочь мне, это настоящие люди. У них только один «недостаток» – они успели нарожать многовато ребятишек.

С этой семьей я познакомился еще в Забайкалье, потом, как ты знаешь, работал на Ачисайской гидрометеостанции, и много мы каши съели вместе. Между прочим, я тебе никогда не говорил, почему мы с Каримом ушли оттуда. Вернее, нас ушли. В твоей партии я появился, конечно, из-за тебя, но исходная причина была на Ачисайке. Нас убрали оттуда, потому что вышел тяжелый конфликт с местными, который чуть было не привел к уголовному преступлению. Расскажу тебе всю правду, а то слухи об этом, как я понял, дошли до тебя в совершенно искаженном виде.