Серебряные рельсы

Идет первый час ночи, я устал порядком, но ты просишь подробнее писать о моей работе, и придется рассказать о сегодняшней лавине, чтоб ты полной мерой представила, как тут достается твоему недотепе, и поняла, насколько мне все это было необходимо…

Я не представлял себе, каким образом мы вдвоем взорвем снегосбор, но оказалось, что Зарлыков и не собирался его взрывать. В его рюкзаке были две капроновые веревки и тонкий трос с какими-то гайками. Не знаю, как он эту тяжелягу пер. У меня, кроме лопаты за спиной, всю дорогу ничего не было, и мне сделалось неудобно. «Что же ты не сказал?» – спросил я Арстанбека, с усилием поднимая рюкзак. «Жалел», – засмеялся мой славный киргиз. «Так и я тебя мог пожалеть!» – возразил я. «Нет, меня не надо!» – «А зачем эти гайки на тросе?» – «Увидим. Давай скорей копать будем».

Мы долго и трудно лезли на скалу, и хорошо еще, что ветер дул в спину. На этой скале, над лавиносбором, висел огромный карниз снега, и я сообразил, что Арстанбек задумал обрушить его, чтоб стронуть лавину. Мы хорошо привязались и начали прокапывать траншею с двух сторон. Снег был плотный, твердый, будто утоптанный, приходилось его насекать. Я работал без оглядки, решив во что бы то ни стало прорыть траншею дальше середины карниза. Потом Арстанбек крикнул: «Веревку мотай!» Я подумал, что надо вылазить, а он, оказывается, увидел веревочные кольца на снегу и забоялся несчастья – если сорвусь вниз, то будет метров пятнадцать свободного падения и я переломлю себе позвоночник.

Работал около часа. Я копал, а сам все думал: «Чего это такого не хватает, что было недавно?» Потом догадался: в горах стояла полнейшая тишина, внизу прервался шум машин, люди приготовились к лавине. Траншея наша подавалась, но Зарлыков, появившись надо мной, сказал, что надо глубже. А глубже копать было боязно – казалось, лопата вот-вот нырнет в пустоту. Я все же обогнал напарника – чуть ли не две трети карниза прошел и заслужил комплимент: «Бульдозер, не парень!» Потом Зарлыков выстрелил из ракетницы, дождался со станции ответного сигнала, и мы взялись за трос. Распустили его по дну траншеи, начали пилить снег гайками, резать тросом. Зарлыков еще раз прошелся по траншее с лопатой, втыкая ее глубоко, от души. В двух местах пробил насквозь. Знаешь, со стороны было жутковато наблюдать за этим, и я уже не понимал, на чем держится такая огромная и тяжелая гора снега, почему не рухнет.

Снова взялись пилить и хлопать тросом. И вот Арстанбек закричал: «Готовьсь!» Как-то неожиданно карниз чуть слышно заскрипел и начал медленно отваливаться. Я кинул повыше лопату, вцепился в веревку, уперся ногами в проступающий из-под снега камень. Многотонная глыбища оторвалась целиком и беззвучно скрылась. Потом под скалой послышался какой-то утробный вздох. И в ту же секунду задвигалось все внизу, смешалось, зашумело, загрохотало. Массы снега ринулись вниз по лотку, стронули камень, и грохот стократ усилился в скальном кармане. «Жакши! – кричал мне Арстанбек. – Эх, хорошо, Валера!»

Сквозь метель все же было видно, как лавина разгонялась по крутизне лотка, вспухала иногда, потом проваливалась, скрывалась за скалами и вскоре совсем исчезла, только шум ее, приглушенный расстоянием, докатывался до нас ровной волной.

Назад, уже в сумерках, я шел счастливый и гордый, вполне довольный прошедшим днем, чего со мной давненько не бывало. А недалеко от станции нас встретили ребята, искупали в снегу, сообщили, что внизу все в порядке, хотя лавина оказалась неожиданно грозной и объемистой – спрессованный снег запечатал проход к аварийному бензохранилищу. Арстанбек в ответ на эту информацию затрубил носом какую-то киргизскую мелодию.

Все! Ручка уже плохо держится в пальцах, глаза слипаются, а мне рано вставать – кухарничаю.

Ребята любят, когда я дежурю на кухне – все чего-нибудь придумаю такое. Прошлый раз докопался в складе до ящика с песком, в котором надежно хранилась свежая морковка. Если бы ты знала, какие морковные пирожки получились! Это я говорю без авторского самохвальства, а просто подытоживаю общее впечатление. У Гоши, когда он недоверчиво проглотил первый пирог, даже алчно заблестели глаза.

Здесь замечательная русская печь, но до меня она была неиспользованным резервом. Хлеб-то мы таскаем с пекарни рудника, а под горячим сводом чудно упревает гречневая каша, и пирожки получаются такими румяными! Даже щи из консервированной капусты становятся в ней совсем другими, чем на плите: духовито-пламенными, проваристыми, необыкновенно вкусными, особенно когда сядешь за стол с мороза. И знаешь, если мы с тобой будем жить вместе, я бы хотел иметь в доме такую печь, подружил бы тебя с этим изумительным изобретением – русской печью-матушкой.